— Скажите генералу, — ответил он обер-гофмаршалу, явившемуся к нему с этой скромной просьбой, — что устав не допускает предоставления кому бы то ни было адмиральской каюты, тем более военнопленному.

К неудобству жилья и злобному высокомерию тюремщиков добавилась докучная необходимость привыкать к новым лицам, так как приближенные к Императору придворные и штабные офицеры были заменены лицами, появившимися лишь в последнее время: генералом де Монтолоном и его женой, графом де Лас Казом и его сыном; из прежних остались только обер-гофмаршал генерал Бертран с женой и ординарец генерал Гурго.

Ну а о гигиене нечего и говорить! Знаменитый пассажир вынужден был довольствоваться одним кувшином воды для своего туалета (а ведь он не мог жить без продолжительных ежедневных ванн!) и под палящим солнцем экватора обливался потом в своем гвардейском мундире.

А потому он с видимым облегчением услышал крик впередсмотрящего: «Земля!» Для свободного человека это слово означает возвращение в родной край, ко вновь обретенному семейному счастью или же просто окончание долгого и опасного плавания; но для тех, кто находится на борту «Нортумберленда» — это начало погружения в забвение, разрыв с прошлым, разлука — быть может, окончательная — с Францией, с семьей, с привычной жизнью. О, конечно, в глубине души еще теплится слабая надежда на перемену, на одно из тех неожиданных решений, великим мастером коих был владыка Тюильри, ибо в течение всех долгих лет изгнания самые химерические планы будут заполнять унылые вечера, не давая, правда, ничего кроме мимолетной эйфории; но сейчас приближение к этому далекому и внушающему тревогу острову сулит возможность устроиться в удобном жилище, почти что среди своих, в стороне от британцев, возможность обрести даже некоторую независимость.

Обогнув остров с юга, чтобы, пользуясь попутным ветром, войти в Джеймстаунскую бухту с запада, «Нортумберленд» встал на якорь 15 октября утром, и тотчас же адмирал и новый командующий гарнизоном полковник Бингэм сели в шлюпку, чтобы отправиться с визитом вежливости к управляющему Колонией от имени Индийской компании полковнику Уилксу. У адмирала в портфеле находились врученные ему инструкции, разрешавшие ему немедленно взять на себя управление островом и обустроить на суше «генерала Буонапарте». В этом документе лорд Батхэрст, государственный секретарь по делам войны и колоний, ответственный за управление Святой Еленой — и следовательно, за содержание в плену Наполеона, — добавлял: «Британский кабинет министров, полагаясь на всем известное усердие сэра Джорджа Кокбэрна, настоятельно рекомендует ему быть осторожным и воздерживаться от каких бы то ни было отклонений от полученных инструкций». Этого было довольно, чтобы сделать непреклонным солдата такой закалки, как Кокбэрн.

Этот блестящий офицер, ставший в сорок три года адмиралом, служил под началом Нельсона и стяжал известность, овладев городом Вашингтон в 1813 году. Суровый, даже высокомерный, он не питал ни малейшей симпатии к Буонапарте и его свите, находя ее шумной, требовательной и бесцеремонной; однако за время плавания он все же переменил свое к ним отношение, поддавшись влиянию своего грозного пленника. Чтобы доставить ему удовольствие, он стал говорить сам и потребовал, чтобы прочие также говорили за столом по-французски; он позволял Императору сидеть во главе стола, вставал, когда тот выходил из-за стола, прогуливался вместе с ним по палубе. Но если долг не возбранял сих невинных знаков учтивости, то он никоим образом и не допускал слабостей, особенно с тех пор, как все трое, Кокбэрн, Бингэм и Уилкс ознакомились с инструкциями, подготовленными руководителями Индийской компании.

«Так как Наполеон Буонапарте сдался правительству этой страны, министры Его Величества, сознающие важность должного содержания в заключении человека, чьи действия оказались гибельными для мира, сочли остров Святой Елены в высшей степени подходящим для организации его заточения и предложили нам поселить его там, создав соответствующую обстоятельствам систему управления и надзора. И так как Индийская компания всегда готова всеми средствами служить им и подчинять свою власть национальным интересам всякий раз, когда это в ее силах, мы не отказались дать свое согласие на это предложение. Министры короля, ответственные перед своим государством и всеми прочими европейскими державами за содержание в плену Буонапарте, сочли необходимым поручить сию миссию генералу на службе Его Величества, им известному и ими выбранному, предоставить в его распоряжение военные части, дабы он мог исполнять возложенные на него обязанности, и передать ему управление островом на время исполнения им этой миссии. Будучи в высшей степени довольны тем, как исполняет свои обязанности полковник Уилкс, и даже не помышляя о том, чтобы отстранить его от оных, мы сожалеем, что сие непредвиденное событие лишает нас возможности долее пользоваться его услугами».

Когда трое мужчин к полудню вернулись на борт корабля, адмирал стал губернатором, Уилкс — его подчиненным. Он получил возможность совершенно свободно беседовать с Наполеоном и произвел на него благоприятное впечатление. Уилкс рассказывал об Индии, где он служил (позже он напишет ее историю [1] ). Кокбэрн, запершись в своей каюте, думает лишь о том, как найти достаточно просторное и удобное, с точки зрения надежности, жилище, которое можно было бы без больших затрат расширить и обустроить и где он сможет заточить своих пассажиров. 16-го, покинув корабль рано утром, он весь день занимается поисками, бороздя остров во всех направлениях. Тем временем Император и его спутники изнемогают от нетерпения, наблюдая за высадкой новых войск гарнизона и погрузкой снаряжения и товаров на плашкоуты, что на открытом рейде является делом совсем непростым. Кокбэрн возвращается к 6 часам, измученный ездой по опаленным солнцем дорогам, и сообщает, что, кажется, нашел подходящее жилище — резиденцию наместника губернатора полковника Скелтона. Речь идет о строении на плато Лонгвуд, где после некоторой перестройки и расширения смогут разместиться те, кого на Святой Елене уже называют «генерал и его семья». Но когда он уточняет, что работы займут не меньше четырех месяцев, французы разражаются возмущенными криками, ибо понимают, что, по соображениям безопасности, их, конечно, оставят жить в тесноте на борту «Нортумберленда» вплоть до окончания работ. Желая выказать великодушие, адмирал, по словам Лас Каза, «не без тайной радости» сообщает, что он решил снять для них, на условиях «понедельной оплаты», гостиницу, весьма приятно расположенную в центре городка, поблизости от Замка, где он сам намерен поселиться. Разместиться там можно будет уже завтра, и, чтобы не привлекать внимания жителей, уже собравшихся на набережной, Наполеон решает, что высадка будет иметь место в 7 часов вечера, после ужина, что в тропиках означает ночь.

На следующее утро Бертран идет посмотреть, что представляет собой это временное жилище, и возвращается удрученный, ибо оное жилище оказалось весьма скромным, по видимости чистым, но неудобным: там не было ни сада, ни двора, к тому же строение это было одноэтажным и, стало быть, ничем не защищенным от шума улицы, жары и любопытства прохожих. Какой контраст с расположенным по соседству и служившим резиденцией губернатору Замком, который со своими рвами и великолепными залами для приемов был не лишен благородного достоинства! Кокбэрн, убежденный, как и все британцы, что жилище есть свидетельство социального ранга, всенепременно хочет сохранить за собой именно это здание, ибо оно является официальной правительственной резиденцией; и, с точки зрения политики, совсем неплохо, чтобы дом Портеса (Портес Хаус) — так называется гостиница, предназначенная для Наполеона (или Вопеу, как его прозвали англичане) — имел жалкий вид по сравнению с Замком. Этого требует установленный порядок, и это будет для Буонапарте первым уроком унижения, коему его подвергнут победители.

На берегу стало известно о высадке «корсиканского людоеда» 17-го вечером, и новость эта таинственным образом быстро распространилась по всему острову Известие о его ссылке доставил корабль «Икар», который, отделившись из-за непогоды от «Нортумберленда», встал на якорь пятью днями раньше, чем основная часть конвоя. Островитяне были изумлены: обычно новости из Европы доходят сюда с таким опозданием, что для них они уже не имеют ни малейшего значения, и как на всех островах, в волнение приводят лишь известия, касающиеся местных интересов; но на этот раз разговорам не было конца, так как одновременно стало известно о бегстве с острова Эльба, поражении при Ватерлоо, окончательном отречении от престола и плене Вопеу. Тотчас же возникли самые абсурдные страхи, так как у этих простых людей Наполеон пользовался весьма сомнительной репутацией, которая складывалась из россказней заезжих моряков, британских карикатур, рассказов французских эмигрантов, коими изобиловали газеты, и жутких историй, услышанных от местных старушек. «Наполеон, — признается юная Бетси Балькомб, — был для меня огромным людоедом, способным на любые подлости и мерзости, настоящим исчадием ада» [2] .