Когда Лоу видит на своем столе подобные донесения, с ехидной улыбкой представленные ему Горрекером, он воспринимает их как настоящие провокации и по своему обыкновению выходит из себя, бранится, угрожает и в конце концов довольно гнусно мстит. Если адмирал, желая обосноваться на суше в коттедже Бриаров, просит предоставить ему мебель для обстановки, ему спешат весьма сухо ответить, что администрация не имеет обыкновения полностью обставлять такого рода помещения и может предоставить ему лишь самое необходимое. А когда Малькольм собирается в Лонгвуд, где всегда рады его видеть, он получает от Лоу одну из тех записок, кои тот так ловко умеет составлять:

«Ваш визит в Лонгвуд может свести на нет впечатление, произведенное вашим решением не встречаться более с Бонапартом после имевшей на днях место грубой и возмутительной сцены, по поводу коей я не получил никаких объяснений. Я предоставляю вам самому решать, достаточное ли это основание, чтобы заставить вас отказаться от вашего визита».

Подобное приказание можно было бы прислать подчиненному, но сэр Пултни Малькольм, контр-адмирал, кавалер большого креста ордена Бани и весьма почетных орденов Святого Михаила и Святого Георгия, не позволил обращаться с собой как с простым матросом: «Я внимательно прочел ваше письмо, но мои убеждения не позволяют мне менять свои решения». С этим бесстрашным джентльменом у Лоу всегда случается осечка.

Было еще нечто, что постоянно мучило губернатора и настраивало его против командующего морскими силами: это весьма болезненный для профессионального военного вопрос старшинства и места в иерархии рангов. Старинный обычай считать «должность важнее чина», конечно, ставил его над адмиралом, но все на острове знали, что Лоу был всего лишь полковником, а чин генерал-лейтенанта получил только на время пребывания на Святой Елене, тогда как адмиралы, от Кокбэрна до Лэмберта, сохранявшие свое звание везде и повсюду, шли впереди даже имевших равное с ними звание высших офицерских чинов в пехоте в силу привилегий, коими обладал Королевский флот. Такое положение вещей давало всем командующим морскими силами почти полную независимость от Лоу, и присутствие на Джеймстаунском рейде флагманского корабля было свидетельством этой независимости. Не менее, чем рауты в Плантейшн Хаус, успехом пользуются и приемы на борту кораблей: в уютных, роскошно обставленных кают-компаниях, на сверкающих умопомрачительной чистотой палубах адмирал, в парадном мундире, с подзорной трубой под мышкой, окруженный блестящими штабными офицерами, принимал «у себя дома», и соглядатаи губернатора далеко не всегда бывали в числе приглашенных. Когда девушки и мичманы, под веселым отеческим взглядом сэра Пултни и в присутствии леди Малькольм, со свойственным их возрасту пылом, под звуки волынки, предаются радостям экосеза, можно на один короткий вечер забыть о том рыжем человеке, который превратил прежнюю радостную колониальную жизнь в невыносимое тюремное существование.

Но однажды, в июне 1817 года, Лоу удастся взять верх над флотом: в этот день, подгоняемый юго-восточным ветром, к рейду приближается «Конкверор», с флагом контр-адмирала Плэмпина на флагштоке. Преемником Малькольма станет этот пятидесятипятилетний человек, который, несмотря на прекрасное знание французского, не сможет завоевать Лонгвуд. После аудиенции, коей по прибытии его удостоил Наполеон, последний скажет О'Мира: «Немного людей имеют столь приятную наружность и обладают более располагающими манерами, чем Малькольм. Этот же похож на одного из тех грубых голландских матросов, вечно пьяных, которых я видел в их стране сидящими с трубкой в зубах за столом перед куском сыра и бутылкой джина».

Оценка была суровой, но свидетельствовала об изрядной проницательности.

«В день нашего отплытия из Англии, — пишет один офицер с «Конкверора», — мы стали свидетелями прибытия странной пассажирки. На рассвете к острову Уайт причалила шлюпка и вскоре, пока мы поднимали паруса, вернулась с дамой на борту. Ее прибытие в такой час в виду Портсмута тотчас вызвало не слишком лестные соображения относительно этой дамы, так как мы не могли себе представить, чтобы Адмиралтейство могло запретить проход супруге адмирала. Наши подозрения усилились во время плавания и подтвердились по прибытии на Святую Елену».

Заход в порт большого корабля — важное событие на острове, а потому на набережной полно народу, и вновь прибывших засыпают вопросами: «Что за человек новый адмирал? Женат ли он? Приехала ли жена вместе с ним?» Ответы даются весьма уклончивые, и любопытные остаются ни с чем. Вскоре адмирал сходит на берег, чтобы явиться с официальным визитом к губернатору, причем один. На следующий день он, также один, приходит засвидетельствовать свое почтение леди Лоу которая довольно долго дружески с ним беседует. И ни одного слова о госпоже Плэмпин. Но длится это недолго! В этом крохотном и изолированном от мира сообществе, где смерть барана — уже происшествие, новость распространяется с быстротой молнии и повергает всех в изумление: адмирал и та особа, что находилась на его корабле, не связаны священными узами брака, но живут «во грехе» уже шестнадцать лет. Какой скандал!

«Более всего шума это вызвало в Плантейшн Хаус, — сообщает один из очевидцев. — Дамы, образующие двор королевы острова, единодушно считают, что адмирал, который является вторым лицом в колонии, своим поведением наносит им жесточайшее оскорбление. Долг губернатора — сурово наказать его. Вскоре распространяется слух, что дама будет изгнана с острова, о поведении адмирала доложат его начальникам, и он будет отозван в Англию. Эти слухи, без сомнения, дошли до его ушей вместе с известием о произнесенной в церкви проповеди, осуждающей его поведение».

Преподобный Бойз, пастор суровый, надменный и пронырливый, счел необходимым с церковной кафедры яростно осудить адмирала, бросившего своим поведением вызов христианской морали. Плэмпин явился с протестом к Лоу, и тот, в глубине души осуждая поведение адмирала, решил использовать сей неподобающий союз, чтобы принудить вновь прибывшего действовать по своей указке.

Вызывающие проповеди, становящиеся все более суровыми, следовали одна за другой вплоть до того дня, когда их просто перестали слушать. Между тем старикашка, поселив свою любовницу в коттедже Бриаров, вплоть до истечения срока своей службы на Святой Елене был раболепным приверженцем официальной политики Лоу Молодые офицеры гарнизона проявляли твердость и в большинстве своем отказывались принимать приглашения Плэмпина и его старой подруги; молодежь же осмеливается иметь свое мнение и часто бывает заводилой в спорах о морали.