По описанию Меттерниха, в 08.15 он встретился с царем в крыле Амалии, затем, перейдя двор, рассказал обо всем королю Пруссии и к 09.00 вернулся в канцелярию, где его ждал фельдмаршал князь Шварценберг. «Менее чем за час, — несколько бравируя, говорил Меттерних, — война была объявлена».

Пока Меттерних готовился к войне, князь Талейран, находившийся во дворце Кауница, все еще пребывал в постели. Рядом с ним сидела племянница Доротея. Она была поглощена горячим шоколадом и думами о генеральной репетиции спектакля, премьера которого должна была состояться вечером. Внезапно их уединение нарушил слуга в белом парике и серо-белой ливрее, принесший записку от Меттерниха.

— Наверно, о времени, когда мы сегодня соберемся на совещание, — предположил Талейран, передавая послание Доротее. Она вскрыла конверт и бегло прочитала письмо.

— Бонапарт бежал с Эльбы, дядя! — сказала она. — Как же теперь быть с генеральной репетицией?

— Репетиция от вас, мадам, никуда не уйдет, — спокойно произнес Талейран. Он неспешно встал, позвал слуг, совершивших привычный ритуал омовения и одевания, и поехал в канцелярию Австрии.

Экстренное совещание Меттерних назначил на десять часов утра. Первым в канцелярию прибыл Талейран, и министр сразу же зачитал донесение.

— Вы знаете, куда направился Наполеон? — спросил Талейран.

— В сообщении об этом ничего не говорится.

— Он высадится где-нибудь на итальянском побережье и махнет в Швейцарию, — предположил Талейран.

— Нет, он двинется прямо в Париж, — заявил Меттерних.

Его предсказание казалось сомнительным. Тогда многие думали, что юг Франции поддерживает короля и настроен против Наполеона. Для Бонапарта было бы безумием избрать такой путь. Русский корсиканец Поццо ди Борго уверенно предрек: «Если Наполеон вздумает там появиться, его моментально схватят и вздернут на ближайшем дереве».

В эту минуту в кабинет Меттерниха вошли князь Гарденберг и граф Нессельроде, а за ними последовал и герцог Веллингтон. Он был не в духе — дурные вести заставили его отказаться от утренней охоты.

Посовещавшись, посланники поняли, что им остается только гадать о возможных намерениях Наполеона. Одно было ясно: надо держать в тайне известие о его побеге, чтобы не баламутить город. Утренние газеты «Винер цайтунг» и «Эстеррайхишер беобахтер» ни словом не обмолвились об исчезновении Бонапарта. На следующий день в «Эстеррайхишер беобахтер» появилось краткое сообщение в рубрике «Иностранные новости» в разделе итальянской хроники.

Не был поставлен в известность даже помощник Меттерниха Фридрих фон Генц, которому сам Бог велел все знать как секретарю конгресса. Генц тем же утром заходил к Меттерни-ху. Они, как обычно, обсуждали дела конгресса, но министр не счел нужным посвятить собеседника в историю с бегством императора Эльбы. Генц лишь днем услышал о происшествии от своего друга Вильгельма фон Гумбольдта.

События такого рода трудно утаивать, тем более среди людей, привыкших питаться слухами. Если о чем-то стало известно более чем одному человеку, будьте уверены, скоро об этом узнают все. Информация каким-то образом просочилась, и, как уже повелось на конгрессе, о ней впервые заговорили в театре.

В тот вечер в Редутензале давали любительский спектакль по пьесе Коцебу «Старые сердечные дела» («OldLove Affairs»). Присутствовали царь, король Пруссии, все главные персонажи конференции. Они вели себя так, словно ничего не произошло. Их взгляды были устремлены на сцену. Ведь в спектакле участвовали дочь Меттерниха Мария, племянница Талейрана Доротея и прелестная Габриелла Ауэрсперг, новая привязанность царя.

В то же время в зале было заметно необычайное оживление; зрители, склоняясь друг к другу в плюшево-бархатных, с позолотой креслах, перешептывались, посматривали на сановников. Графиня Бернсторф и графиня Лулу Тюргейм, по их словам, услышали о побеге Наполеона в театре. Мемуаристка Тюргейм описала в дневнике, как сановники с притворной бесстрастностью изучали сцену в театральные бинокли, хотя занавес еще и не был поднят. Графиня Бернсторф уловила даже некоторый «испуг на их лицах».

Все понимали, что Наполеон страшен: у него пока нет армии, но она скоро появится. Его любят солдаты, гордящиеся тем, как их полководец сокрушал королей, брал города и одерживал одну победу за другой. Наполеон привил французам чувство собственного достоинства, прославил Францию, а потерпел поражение только потому, что его предали изменники-маршалы. По сравнению с ним король Людовик и его приспешники — жалкие ничтожества.

Простые французы тоже могли поддержать Наполеона. Как много? Этого пока никто не знал. И за рубежом у него могли появиться сторонники. Венский конгресс кого-то разочаровал, но кого-то и озлобил. Иоахим Мюрат, бывший наполеоновский маршал, все еще оставался королем Неаполя и мог встать под знамена Бонапарта.

Прежде всего недовольны конгрессом были поляки. По докладу одного агента, в Польше с ликованием встретили известие об исчезновении Наполеона: наконец они осуществят свою мечту — добьются независимости. Наполеон обещал им королевство, и теперь он наверняка сдержит свое слово.

Возможен и такой вариант. У царя случится очередная «эволюция в умонастроении», и он бросит союзников на произвол судьбы. Такая перспектива их беспокоила: они дали ему то, что хотели дать, но Наполеон может посулить больше.