Шрифт:
Узаемон давно перестал удивляться проницательности Шузаи.
— Не знаю, есть ли у меня право вовлекать тебя.
— Верящий в судьбу, — отвечает Шузаи, — понимает, что вовлекаешь меня не ты.
Влажные ветки в очаге трещат, словно кто-то наступил на них.
— Тревожные вести дошли до меня несколько дней тому назад…
Блестящий, будто покрытый лаком, таракан крадется вдоль стены.
— …в виде свитка. Насчет Ордена храма Ширануи.
Шузаи, посвященный в отношения Узаемона и Орито, изучает лицо друга.
— Свиток содержит секретные наставления ордена. Они… ужасные.
— Это закрытое для посторонних место — гора Ширануи. Ты точно убежден, что свиток подлинный?
Узаемон достает из рукава кизиловый футляр для свитков.
— Да. Я бы очень хотел назвать свиток поддельным, но он написан аколитом ордена, который больше не мог терпеть угрызения совести. Сбежал оттуда, и, прочитав свиток, понимаешь почему…
Бесчисленные копыта дождя стучат по мостовым и крышам.
Шузаи держит ладонь открытой в ожидании футляра.
— Чтение может поставить под удар и тебя, Шузаи. Это опасно.
Шузаи держит ладонь открытой в ожидании футляра.
— Но это же… — в ужасе шепчет Шузаи, — …это же безумие. Неужели эта… — он указывает на свиток, лежащий на низком столике, — …кровавая бессмыслица может купить бессмертие? Фразы безобразные, но… третья и четвертая догмы… если «Дарители» — члены ордена, «Носительницы» — женщины, а «Дары» — новорожденные, тогда храм Ширануи — это не — не — не гарем, а…
— Ферма. — Узаемону пережимает горло. — Сестры — домашний скот.
— Шестая догма — о «заливании Даров в Чаше рук»…
— Они, должно быть, топят новорожденных детей, как ненужных щенков.
— Но мужчины, которые топят… они же отцы.
— Седьмая догма приказывает пяти «Дарителям» возлежать с одной «Носительницей» несколько ночей, чтобы никто не подумал, что он отец своего ребенка.
— Это… это противоречит Природе: женщины, как можно… — Шузаи не в силах закончить фразу.
Узаемон принуждает себя высказать вслух самые худшие опасения:
— Женщин насилуют, когда они более всего готовы к оплодотворению, а когда рождаются дети, их крадут. Согласие женщин, я полагаю, никого не интересует. Ад становится адом, когда никто не обращает внимания на прогуливающегося дьявола.
— Возможно, некоторые накладывают на себя руки, не выдерживая такой жизни?
— Возможно, некоторые так и делают. Но посмотри на восьмую догму: «письма от принятых Даров». Мать, которая верит, что ее дети живут своей жизнью в приемных семьях, скорее всего, терпит — особенно, если лелеет надежду на встречу со своими детьми после ее «нисхождения на землю». А факт, что на самом деле эти встречи не происходят, до стен Дома сестер не доходит.
Шузаи не отвечает, но смотрит, прищурившись, на свиток.
— Там есть предложения, которые я не смог понять. Посмотри на завершающую фразу: «Последнее слово Ширануи — молчание». Твоему сбежавшему аколиту следовало изложить признание более простым японским языком.
— Его отравили. Читать эти записи, как я говорил, опасно.
Слуга Узаемона и ученик Шузаи переговариваются между собой, подметая зал.
— И все же Владыка-настоятель Эномото, — Шузаи настроен скептически, — известен как…
— Всеми уважаемый судья, да, бог в человеческом обличии, да, академик Ширандо, доверенное лицо власть имущих и специалист в редкостных снадобьях, да. И все-таки, похоже, он верит в мистический синтоистский ритуал, которым можно купить себе кровавое бессмертие.
— Каким образом подобная мерзость остается секретом столь много десятилетий?
— Обособленность, хитрость, сила… страх. Этим можно добиться многого.
Кучка новогодних гуляк быстрым шагом проходит по улице мимо дома Шузаи.
Узаемон смотрит на почетный альков мастера, который учил Шузаи. На тронутом плесенью транспаранте написано: «Ястреб умрет с голоду, но не притронется к зерну».
— С автором этого свитка, — Шузаи осторожно выбирает слова, — ты встречался с глазу на глаз?
— Нет. Он отдал свиток старой травнице, которая живет рядом с Курозане. Госпожа Аибагава побывала у нее в гостях два — три раза, и от нее травница узнала мое имя. Она пришла ко мне в надежде, что у меня есть желание и возможности помочь самой новой сестре храма.