Февраль был голубой от неба. Его можно было пить большими глотками прямо из горлышка. Виталий так и делал и ходил будто хмельной. Он прозевал, когда повернулся рычажок управления на «ясно».

Витал и не хотел вдумываться, отчего это.

Звонок в дверь.

— Талька, привет!

— Здравствуйте, Виталий. — И открытый взгляд прямо в глаза. Какие там осколочки — это были большущие серые глаза, часто менявшие цвет. Ее взгляд был лишен кокетства или значительности, в нем не было ни особого внимания, ни участья. Просто совершенно открытый взгляд при полной внутренней замкнутости.

— Она, вы когда-нибудь сердитесь?

Пожала плечами.

— Никогда?

Засмеялась:

— Спросите свой друг.

Юрий на этот разговор не отозвался.

Виталий взял отпуск (удивились, но дали) и днем, отпив чаю с тещей, садился за сценарий. Ему хотелось то, что там было, сказать хорошо. Ну, хорошо, как он понимал, как умел.

Юрка подсмеивался, говорил, что это не имеет значения, а потом вдруг стал дорожить этим. Виталий даже заметил, с чего пошло, — со слив. Он написал: «А в саду в это время все разом, шумно, падают сливы. И темно и тревожно лежат в траве».

Буров прочитал вслух и задумался.

— Да. Ты прав: «Темно и тревожно лежат в траве…» Мне это говорит.

Виталий попытался вслух описать Аленку — уже взрослую:

— У нее остались от детства неловкие движенья…

— …острая мордочка, — добавил Юрий.

— …прямой и открытый взгляд, а букву «л»…

— А букву «л»… — Юрий пристально поглядел на Виталия. — Букву «л», Талька, она произносит, как все люди. Это уж будь уверен.

Виталий смутился. Даже поморщился, недовольный с бой. Но Буров тотчас же будто зачеркнул этот разговор.

— Впрочем, чего гадать? Все будет зависеть от исполнительницы.

Однажды, когда не было Оны, Виталий спросил:

— Почему ты не снимешь ее с этой дурацкой работы.

— Работа, мой любимый Виталик, не бывает дурацкой. Все работы хороши, выбирай на вкус. Она и выбрала.

— Да она девочка. Небось пришла после десятилетки Еще и в тебя влюбилась!

— Ну, тут дело сложней. И она постарше. Кроме того, у нее, помимо хлопанья, есть множество других обязанностей. В частности, она неплохо заваривает чай. Впрочем, только на работе.

— Не свинись, Юрка.

Ничто, ничто не мешало литься голубому февралю из горлышка небесной бутыли!

— Клянусь. Очень неплохо.

Виталий уже взрослым нашел эти стихи у Майкова и очень удивился: всегда полагал, что их придумала мама.

Ничто не мешало литься голубому февралю. Даже этот разговор: «хлопушка…», «чай заваривает…». Вроде бы что-то померкло, а потом беспричинная голубизна восстановилась.

Иногда, прежде чем сесть за работу, они выходили немного побродить. И тогда — солнце на красных кирпичах и все то же небо, которое запутывалось розовыми краями в ветках деревьев.

— Перекусим? — спрашивал Юрий.

— Как скажет Она.

— Немножко-немножко, — говорила она.

Буров знал малые кафе (где, впрочем, и его знали!) и хорошо там хозяйничал, его почтительно слушали официанты. Он любил прихвастнуть своей умелостью и в этом деле. Во всем, мол, успешен. (Наивное тщеславие!)

— Тебя, дорогой, разрывает на разные части, — сказал ему как-то Виталий.

— Твоя правда, — ответил он покаянно. — Но это — остатки. Ты поглядел бы на меня года три назад! Думал — и вправду разорвет! Жуткое дело!

Они ничего не пили (к удивлению тех же официантов), а брали с собой бутылочку хорошего пива. И шли дальше, почему-то совершенно свободные Мир расширился до ощущения свободы. Это ощущение было острым — в нем было что-то от родниковой воды. Глоток ледяной воды!

Отпуск Виталия длился, нежился, освещался ново. Лучшего отпуска у него еще не бывало. Во сколько бы ни лёг, вставал выспавшимся. Глядел в зеркало и не морщился, как обычно: а чего? Человек как человек.

Он вдруг ощутил силу: отлично соображал, все помнил. Мог рассказать смешное или страшное, мог острить, придумывать ходы. Мистифицировать.

Он родился в ночь с 22 на 23 июля. Ближе к утру. Стало быть, согласно гороскопу, который притащил Юрка, родился под созвездием Льва.