Явившись на свет, я узрел кока, который волок по коридору клетку с отчаянно бранящимся на восемнадцати языках двухголовым попугаем.

— Неси пока в столовку, а там разберемся, — скомандовал я.

— Но, товарищ профессор, — заныл кок, — до столовки далеко-о!

— Р-р-р! — это я начал говорить: «разговорчики в строю!», но Можейка меня правильно понял, потому что от него тотчас же остались только тающие в воздухе обрывки ругательств.

Я же отправился на капитанский мостик, где скучающий Полозков играл сам с собой в «рассердились-помирились».

— Чего скучаем? — поинтересовался остывший я.

— А чем занятся? — пробормотал капитан. — Где курс, кто мне его показал?

— Ты же капитан?

— И че?

— Вот и прокладывай!

— Ты же руководитель экспедиции?

— И че?

— Вот и не суй свой нос, куда не прос!

— Тогда поплывем к системе Занозы.

— Это почему еще?

— Потому что я — руководитель!

— Но до Занозы десять дней лету! Лучше в Мерлидап.

— Это где из дырок в земле выглядывают мерзкие твари, похожие одновременно на червей и старые носки, и кричат: «Пу-у-у!», отчего ты медленно сходишь с ума? Спасибо, гражданин Зелезнев! Вот удружили, товарищ экспедитор!

— Это вы — экспедитор! Это вы ни хрена ни знаете! — я, конечно, сознавал, что дал маху с Мерлидапом, но сдаваться не имел привычки.

— По местам, псы помойные! — взревел капитан, сверкая глазами.

— Этого не хочешь ли? — я скрутил ему ядреный шиш.

В дверь заглянула Аллиса, многозначительно сказала: «Бомба!» и испарилась.

— Ладно, что мы ссоримся, как дети? — примирительно сказал капитан. — Пойдемте лучше, господин с многочисленными учеными званиями, коего я так безмерно уважаю, немножечко пожрем.

— Дело говорите, господин капитан с кучей наград, без которого я не смыслю жизни. И винца тяпнем по полторушечке.

— Без сомнения.

Когда мы зашли в столовку, я вспомнил об одной очень важной вещи. Но было уже поздно. Важная вещь приветствовала нас из клетки ужасающим потоком ругани на арктурианском. Хотя в переводе брань означала всего-навсего пожелание приятного аппетита, по-нашему это звучало именно как отборный боцманский мат. Все-таки интересные существа эти арктурианцы. Поэтому и не дружит с ними никто.

— А где Аллиса, Можейка? — спросил я у кока, который как раз вышел с камбуза, толкая перед собой столик на колесиках. На столике стояли исходившие аппетитным паром тарелки с первым.

— Обещалась быть к половине второго.

— А что у нас на второе?

— Тефтели, лососина и отменное «Шато-Брийон».

— Значит, мы успеем спокойно покушать минут десять, — сказал я.

И, как всегда, сглазил! Как раз в тот момент, когда мы подносили к губам по третьей ложке, в дверях показалась Аллиса.

— Папа! — сказала она. — У меня новость!

— Да, дочка, — я поперхнулся и пролил суп на брюки. — У тебя всегда новости поспевают вовремя.

— Я знаю. Так вот, я нашла в одной старинной кулинарной книге отменный рецепт приготовления чудного фрикасе из попугаев!

— И что? — спросил Полозков.

Трендун у себя в клетке насторожился. Как-никак, он понимал практически все из известных галактических языков.

— А то, что наша новоприобретенная птичка — отличный заменитель попугая! Надеюсь, он очень вкусен.

— Боже, какие слова, — я погрузился в первое.

— Нет, правда? Можейка, сможешь?

— А чего? — кок меланхолично принялся точить ножи. — Это мы запросто. Не медведь же какой. Не лошадь какая-нибудь говорящая.

Трендун принялся истошно осыпать нас комплиментами.

— Смешная птичка, — сказала Аллиса, не приближаясь, впрочем, к клетке. — Харо-ошая птичка. Долой баночно-пакетную еду! Настоящее, живое мясо. Еще тепленькое!

— Погоди, Аллиса, — вмешался капитан. — Я вот о чем подумал. Если эту птицу подарил нам Мамочка — а он, по нашей версии, связан с Ползучим — мы можем кое-что узнать о прежних хозяевах Трендуна!

— Ага, — Аллиса повернулась к завывающей от ужаса птице. — Ну что, Трендунец? Будешь колоться?

Двухголовый попугай нахмурился. Он явно не знал, на что решиться.

— Видимо, твои хозяева были не сахар, — лицемерно вздохнул кок.

— Да и настоящие не лучше, — проворчал капитан.

— Они обещали свернуть мне головы, если я проболтаюсь, — неохотно сказала одна голова птицы. — И прижечь шеи медным купоросом. После него башки не отрастут.

— Ну давай тогда, вываливай! — поторопил его кок.