— Не хочу даже и думать ни о чем подобном. — Я открываю дверцу. — Уж лучше остановимся на фактах.

— Вот тут-то и проблема, так как пока вразумительных фактов у нас нет.

— И ты все это рассказал Бриггсу?

— Я сказал лишь то, что ему следует знать, — отрезал Марино.

— Так ты сказал ему то же, что и мне? — снова спрашиваю я.

— Примерно.

— Не нужно было этого делать. Что и кому говорить, решаю я. Мне решать, что ему следует знать. — Я сижу на пассажирском сиденье с открытой дверцей. Дует ветер, а я только что из душа и уже продрогла до костей. — Нельзя поднимать шум только потому, что я занята.

— Ну, ты была чертовски занята, вот я все ему и рассказал.

Я выхожу из мини-вэна и пытаюсь убедить себя, что рассказаное Марино не может быть правдой. Кембриджские санитары никогда бы не допустили такой чудовищной ошибки, и я стараюсь придумать объяснение тому, почему смертельная рана не кровоточила на месте происшествия, а потом вдруг тело стало истекать кровью; прикидываю, за какое время и даже по какой причине человек может умереть в холодильной камере морга. Я совершенно сбита с толку. Никакой зацепки нет, и больше всего меня беспокоит он, этот молодой человек, доставленный к моей двери предположительно мертвым. Я так и вижу, как его накрывают простыней и опускают в пластиковый мешок, как застегивают мешок на молнию, и все это звучит эхом старых ужасов. Очнувшийся в гробу. Погребенный заживо. Ничего подобного у меня никогда не случалось, ни разу за всю карьеру. И я не знаю ни одного реального случая.

— По крайней мере, ничто не указывает на то, что он пытался выбраться из мешка. — Марино пытается найти во всем этом хоть какой-то позитив. — Нет никаких свидетельств, что он в какой-то момент очнулся и запаниковал. Ну, сама понимаешь… Он не рвал молнию, не брыкался, ничего такого. Думаю, если б он пришел в себя и пытался выбраться, утром мы бы обнаружили его на лотке в какой-нибудь чудной позе или вовсе скатившимся. Если только, конечно, он там не задохнулся. А что, вполне мог, раз уж эти мешки герметичные. Пусть даже и протекают. Ты как-то показывала мне такой, который не протекает. Здесь другой случай. Капли крови на полу ведут от бокса к холодильнику.

— Почему бы нам не вернуться к этому позднее?

Час регистрации. На парковке — куча народу; мы направляемся к современному, но украшенному лепниной входу в отель, и могучий голос Марино звучит так, словно он говорит внутри какого-то амфитеатра.

— Сомневаюсь, что Филдинг что-то сделал, — все же добавляет Пит. — Сомневаюсь, что он вообще пальцем пошевелил. С самого утра ничего. Снова пропал без вести, как уже не раз бывало прежде. — Он открывает стеклянную входную дверь. — Не хватало только, чтоб нас из-за него прикрыли. Это будет что-то! Ты, черт возьми, делаешь ему одолжение, даешь работу после того, как он свалил с прежней, а он укладывает ЦСЭ, не дав даже встать на ноги.

В вестибюле, заставленном витринами с наградами и памятными вещицами, с удобными креслами и большим телевизором, стоит табличка, приветствующая гостей на родине «С-5 гэлакси» и «С-17 глоубмастер III». У стойки портье мужчина в тигрово-полосатой армейской боевой униформе покупает крем для бритья, воду и несколько маленьких бутылочек виски «Джонни Уокер». Я говорю консьержу, что покидаю отель раньше, чем планировала, и да, я конечно же не забуду вернуть ключи и прекрасно понимаю, что с меня все равно возьмут оплату в размере тридцати восьми долларов, даже если я не останусь на ночь.

— Как там говорится? — продолжает Марино. — Ни одно благодеяние не остается безнаказанным.

— Давай постараемся обойтись без лишнего негатива.

— Мы с тобой оба отказались от хороших должностей в Нью-Йорке, закрыли контору в Уотертауне и вот с чем остались.

Я молчу.

— Чертовски надеюсь, что нас не погонят взашей, — вздыхает Марино.

Я не отвечаю, потому что услышала уже достаточно. Миновав бизнес-центр и торговые аппараты, мы поднимаемся по лестнице на второй этаж, и только тогда он сообщает, что Люси не ждет нас в вертолете на гражданском терминале. Она в моей комнате. Упаковывает мои вещи, перебирает их, делает свои выводы, опустошает мою гардеробную, мои ящики, отключает лэптоп, принтер и беспроводной роутер. Марино тянул до последнего, поскольку прекрасно знал, что в данных обстоятельствах это только разозлит меня еще больше, и не важно, что Люси — компьютерный гений, бывшая сотрудница правоохранительных органов и моя племянница, которую я воспитала, как свою собственную дочь.

М-да… Обстоятельства действительно крайне необычные, и меня успокаивает, что Марино здесь, а Люси в моей комнате, что они прилетели за мной. Нужно вернуться домой и все проверить. Проследовав по длинному, устланному темно-красным ковром холлу, мы проходим мимо балкона с репродукциями в колониальном стиле и электронным массажным креслом, заботливо поставленным для релаксации утомленных пилотов. Я вставляю магнитный ключ-карту в замок и задаюсь вопросом: кто же впустил Люси в мой номер, потом снова думаю о Бриггсе и Си-эн-эн. Теперь о появлении на телевидении не может быть и речи. Что, если репортеры уже пронюхали о случившемся в Кембридже? Нет, я бы уже знала. И Марино бы знал. Мой администратор, Брайс, тоже знал бы об этом и тотчас же сообщил бы мне. Ничего, все будет в порядке.

Люси сидит на аккуратно заправленной кровати, застегивая на молнию мою косметичку, и я распознаю свежий цитрусовый запах ее шампуня, когда обнимаю ее и чувствую, как сильно по ней соскучилась. Черный летный костюм оттеняет дерзкие зеленые глаза и короткие розово-золотистые волосы, подчеркивает резкие черты и худобу, словно напоминая, какая она по-особенному сногсшибательная — с этой ее мальчишеской, но женственной фигурой, атлетической, но с упругой грудью, и такая напряженная, будто готова вот-вот броситься в бой. Игривая или вежливая, моя племянница всегда выглядит несколько устрашающе, из-за чего у нее мало друзей, может, и вовсе ни одного, за исключением разве что Марино, а любовницы долго не задерживаются. Вот и с Джейми, похоже, все кончено, хотя вслух я подозрения на этот счет не высказывала. Ничего не спрашивала, но на байку Люси о том, что она перебралась из Нью-Йорка в Бостон по финансовым причинам, не купилась. Даже если ее компьютерная компания дышала на ладан — во что я лично не верю, — на Манхэттене ей платили больше, чем сейчас в ЦСЭ, где она получает сущие гроши. Моя племянница работает на меня исключительно ради общественного блага. Деньги ей не нужны.