— Дело в том, полковник, что мой добрый друг генерал Шавкат вчера за ужином сказал, что в моих поисках помочь можете именно вы. Мы бы не могли?..

Ловец деликатно кивнул на дверь, на что совсем сбитый с толку офицер посторонился и распахнул ее как можно шире. Дай ему сейчас волю, он бы застыл навытяжку в салюте, как при проходе главнокомандующего. Подумать только: этот иностранец ужинал с самим генералом Шавкатом!

— Что же это я, — шутливо укорил себя Мушарраф, — забыл все законы офицерской чести. Прошу вас, проходите.

Он провел гостя в скромно обставленную гостиную. Жена неловко застыла на пороге.

— Чаю, — буркнул Мушарраф, и она заспешила выполнять приказание, которое ей давалось, видимо, только в присутствии почетных гостей.

Ловец протянул визитку на имя Дэна Приста, штатного журналиста «Вашингтон пост».

— Сэр, — начал он. — Мой редактор, заручившись полным одобрением вашего правительства, просил меня написать очерк о Мулле Омаре. Как вы понимаете, даже спустя все эти годы его фигура остается во многом завуалированной и малоизвестной. Так вот, генерал без лишних ушей довел до меня, что вы с этим загадочным затворником встречались и беседовали.

— Гм. Я, право, и не знаю…

— Да бросьте вы, полковник, не скромничайте. Мой друг генерал Шавкат сказал, что вы двенадцать лет назад сопровождали его в Кветту и сыграли там в двусторонних переговорах с Муллой Омаром неоценимую роль.

При этих комплиментах со стороны американца подполковник Али Шах заметно выпрямил спину. Значит, генерал Шавкат его действительно заметил и оценил по заслугам. Сцепив перед собой пальцы, Мушарраф робко согласился, что действительно разговаривал с одноглазым лидером «Талибана».

Жена подала чай. Когда она разливала его по чашкам, Ловец обратил внимание, какие у нее необыкновенные, нефритово-зеленые глаза. Он об этом прежде слышал: горцы из племен, проживающих вдоль линии Дюрана, этой дикой границы между Афганистаном и Пакистаном, отличаются редкой своеобразной красотой.

Известно, что две тысячи триста лет назад Александр Македонский — юный бог совсем еще молодого мира, именуемый в Азии Искандером Двурогим, — после победоносного персидского похода проходил через эти горы на пути в Индию, которую тоже думал покорить. А на обратном пути его воины, измотанные тяготами переходов и битв, стали массово дезертировать. Не имея возможности возвратиться на родные холмы Македонии, они оседали в этих горах и долинах, где обзаводились семьями и, забросив военное ремесло, начинали возделывать землю или пасти скот.

У девчурки, что в деревушке Кала-и-Зай выглядывала из-за халата Махмуда Гула, глаза были васильково-синие, а не карие, как у жителей Пенджаба. А какие они, кстати сказать, у сына Мушаррафа? Может, действительно янтарного цвета, как сообщал Махмуд Гул?

Еще толком не приступили к чаепитию, как разговор был уже закончен. Ловец даже не предполагал, что он окажется таким коротким.

— Мне говорили, полковник, что вас в той поездке сопровождал сын, который говорил на пушту.

Бывший офицер поднялся со стула с прямой, как шомпол, спиной.

— Вы ошибаетесь, мистер Прист, — с горькой уязвленностью сказал он. — У меня нет сына.

Встал и Ловец, с виноватым видом поставив чашку.

— Простите. Мне просто дали понять… Насчет молодого человека по имени Зульфикар…

Подполковник деревянным шагом прошел к окну и уставился наружу, заложив руки за спину. При этом он гневно пристукивал ступней, хотя на кого именно этот гнев направлен — на гостя или на сына, — понять было сложно.

— Повторяю: у меня нет сына. И боюсь, сэр, больше ничем вам помочь не могу.

Последовала ледяная пауза, явно намекающая иностранцу, что ему пора идти. Ловец исподтишка глянул на жену подполковника. В ее нефритово-зеленых глазах стояли слезы. Налицо была семейная драма, причем, похоже, с многолетней историей.

Промямлив что-то неловко-извинительное, Ловец направился к двери. К выходу его провожала жена Мушаррафа. Берясь за дверную ручку, он истово прошептал:

— Сожалею, госпожа. Очень, очень сожалею.

Английским она, скорее всего, не владела, равно как и арабским, но вездесущее слово «сорри» в силу его общеупотребимости могла понять. Женщина подняла полные слез глаза и, увидев в них живое сочувствие, кивнула. На этом дверь за спиной у Ловца закрылась.

Пройдя с полчаса пешком, он вышел на шоссе в аэропорт и поймал такси в город. В отеле у себя из номера Ловец позвонил атташе по культуре. Если звонок и прослушивался (что почти наверняка), то разговор звучал достаточно невинно:

— Приветствую, это Дэн Прист. Я тут подумал: у вас же где-то должны быть материалы по традиционной музыке Пенджаба и горских племен?

— Безусловно, да, — ответил цэрэушник.

— Вот здорово. У меня тут наклевывается неплохой репортаж. Вы не можете завезти мне тот материал в «Серену»? Заодно почаевничаем в вестибюле.