Впервые со времен военного училища перед Ловцом забрезжило расставание с воинской службой. Правда, через считаные дни карьеру ему спас один стоматолог, о существовании которого он прежде и не догадывался.

Ту картинку расправы Аль-Африт удерживал у себя два дня, и вот она вдруг выскочила на экране операционного зала «Чонси Рейнолдс», вызвав безмолвный шок. До этого Гарет Эванс разговаривал с мистером Абди. Темой обсуждения были, разумеется, размер выкупа и время выдачи.

С двадцати пяти миллионов Абди постепенно сошел до двадцати, но время затягивалось — для европейцев, разумеется. Сомалийцам лишняя неделя что слону дробина. Аль-Африт требовал деньги все и сразу. Абди, как мог, пытался ему втолковать, что шведский судовладелец двадцати миллионов не выдаст. Эванс про себя продолжал считать, что торг в итоге устаканится миллионах примерно на пяти.

И тут Аль-Африт взял и выслал снимок. Случилось так, что отчего-то на тот момент в офисе находились и Рейнолдс, и Харри Андерссон, которого уже почти убедили лететь домой и дожидаться вестей в Стокгольме. При виде картины все трое встали и замерли в тошнотном ощущении.

Курсанта на грубом столе вниз лицом держал за запястья могучего сложения сомалиец. Ноги юноши, прихваченные за щиколотки к ножкам стола, были разведены. Брюки, трусы — все это отсутствовало.

Ягодицы представляли собой кровавую кашу. Повернутое на столешнице лицо искажено было мучительным криком. Налицо был беспощадный в своей наглядности факт: и Андерссон, и Рейнолдс имеют дело с садистом-маньяком. Ничего подобного в отношениях с пиратами до сих пор не наблюдалось. Рейнолдс напряженно переводил дыхание. Реакция Харри Андерссона была менее сдержанной: он со сдавленным криком метнулся в примыкающую к залу туалетную кабину. Даже забыл притворить за собой дверь: слышно было, как его мучительно рвет. Когда он под шум спущенной воды возвратился, лицо его было землисто-серым, краснея лишь в том месте, где щека ударилась о кромку унитаза.

— Этот парень — мой сын! — выкрикнул он во всеуслышание. — Сын, вы понимаете? Под девичьей фамилией своей матери.

С неожиданной силой ухватив за лацканы пиджака Гарета Эванса, он вытянул его из кресла и подтащил к себе почти вплотную.

— Верни мне сына, Гарет Эванс, — полыхая глазами, прошипел он. — Слышишь? Верни его. Кинь этим скотам столько, сколько захотят. Пусть подавятся. Дай им сколько угодно, понял? Запросят пятьдесят — дай пятьдесят. Скажи им, что Харри Андерссон ради своего мальчика отдаст им пятьдесят миллионов долларов. Только пускай вернут его как можно скорее.

С этими словами он вылетел из зала, оставив в нем двоих побледевших, растрепанных британцев и жутковатую картину, все еще заполнявшую экран.

В день своей осененности ореолом мученичества Тарик «Терри» Хуссейн поднялся задолго до рассвета. За задернутыми шторами он, сообразно древним ритуалам, очистился телом и, сев перед растянутой по стене спальни простыней с подобающими письменами из Корана, включил камеру и записал свое последнее обращение. Затем он через логин зашел на канал джихадистов и отправил свое сообщение в мир. Когда оно будет обнаружено властями, он уже давно будет пребывать в объятиях Аллаха.

Выехал Тарик ранним, восхитительно погожим летним утром, влившись в еще редкий поток первых на дню пригородных «ездоков», кочующих на работу из Мэриленда в Вирджинию и наоборот; из них многие направлялись и в округ Колумбия. Тарик Хуссейн никуда не торопился и не опаздывал, просто хотелось выгадать нужное время.

Парковаться у бордюра на полосе большой транспортной артерии — занятие, для него граничащее с риском. Встанешь рано — заблокированные ездоки раздраженным гудением клаксонов быстро обнаружат присутствие брошенной на проезжей части машины. В итоге один из кружащих сверху патрульных вертолетов вызовет к месту полицейское авто. Через скопившуюся пробку оно проберется не сразу, но так или иначе прибудет, а из него выйдут двое вооруженных полицейских — то, что надо, но надо к сроку, а не до него. А припоздниться — значит, мишени, которые он внутренне для себя облюбовал, уже проедут, и поездка окажется считай что зряшной. Словом, в семь десять он прибыл к Ки-бридж.

В совокупности через эту часть Вашингтона проходит восемь арок-мостов. Пять переброшены через реку Потомак, отделяющую штат Вирджиния от Джорджтауна, расположенного в округе Колумбия. Еще две на стороне Вашингтона пересекают каналы С и О, а также Ки-стрит. Восьмая, на стороне Вирджинии, проходит над мемориальной парковой автострадой Джорджа Вашингтона — еще одной оживленной магистралью, по которой и днем и ночью снуют в обе стороны неугомонные ездоки.

По Двадцать девятому шоссе Хуссейн въехал на мост, обжимающий проходящую внизу шестиполосную автостраду. Посередине моста над МПАДВ он «подсломался» (а с кем не бывает). Его нормально ехавшая до сих пор «Хонда Аккорд» поползла со скоростью черепахи и наконец остановилась совсем. Рядом, огибая неудачника, тут же стали закладывать сердитые виражи проносящиеся автомобили, обдавая на скорости «Аккорд» теплым ветром, под порывом которого «Аккорд» слегка колыхало. Хуссейн выбрался наружу, подошел к машине сзади и открыл багажник. Оттуда он достал два красных треугольника аварийной остановки и поставил их на асфальт спереди и сзади.

Потом он открыл обе дверцы с пассажирской стороны; между машиной и парапетом образовалось подобие коробочки. Зайдя в нее, Хуссейн вынул винтовку с двумя полностью заряженными двадцатипатронными магазинами, спаренными между собой. Он перегнулся через парапет и прищурился, примеряясь через оптический прицел к проплывающей внизу стальной колонне. Если кто-то из проезжающих снизу и видел, чем занимается на мосту вон тот мужчина между открытых дверей, то он бы или не поверил своим глазам, или же просто был чересчур занят рулением, озираясь через плечо, как бы сзади в этой толкучке никто не въехал.