В личных посланиях Рузвельт высоко оценил работу своих дипломатов — Буллита и Кеннеди, поздравив их с «успешной работой» [283] . Он действительно считал Мюнхенское соглашение шагом в мирном направлении, хотя, возможно, наоборот, он отдавал себе отчет, что это самый важный шаг по направлению к войне в Европе. Войне, которая будет безусловно выгодна США, как Первая мировая сделала Америку безусловным экономическим лидером — Вторая сделает ее политическим.

Рузвельт абсолютно точно для себя определил, что продолжение политики умиротворения может привести лишь к войне еще в октябре 1938 г. Мюнхен стал последней остановкой, после которой президент уже не собирался следовать в фарватере английского кабинета. Тогда он сказал одному из своих ближайших помощников Г. Икесу, что если Чемберлен продолжит политику умиротворения Германии и в колониальном вопросе, заставит следовать таким же курсом Францию и они уступят Германии о. Тринидат и о. Мартинику, то немцы получат опорные базы у американского побережья. На такие уступки Рузвельт идти не собирался: «Если это случится, к островам будет немедленно направлен американский флот, чтобы занять их» [284] . В Европе вожжи были отпущены, но подпускать потенциального агрессора к своим берегам он не собирался. Параллельно президент решил несколько расширить свои полномочия во внешнеполитических делах. Он чувствовал приближение грозы. В январе 1939 г. Рузвельт предложил Конгрессу пересмотреть законы о нейтралитете, т.к. они оказывают «содействие агрессору» и могут «лишить помощи жертву агрессии» [285] . Но пока Мюнхенское соглашение действовало, оставалась ощутимая надежда на сохранение мира в Старом Свете.

Спокойное настроение в Вашингтоне продлилось недолго, 16 марта 1939 г. германские войска вторглись в Богемию и Моравию, оккупировали Прагу, а болгарские войска — Карпатскую Украину. Это означало конец чехословацкой государственности. Попытки Англии, Франции и США апеллировать к договорам, а также усмирить Гитлера дипломатическим путем провалились. Берлин просто не обращал на них внимания. Мюнхенское соглашение рухнуло, а правительство Великобритании было дискредитировано [286] .

Теперь в Вашингтоне окончательно осознали неизбежность европейской войны. 14 апреля Рузвельт официально отреагировал на раздел Чехословакии, обратившись с посланием к Гитлеру и Муссолини, прямо обвинив их в агрессии и призвав дать гарантии 31 государству. Однако в Берлине на американский демарш не обратили внимания, там уже раскручивалась пружина другого конфликта. Весной 1939 г. Гитлер начал разыгрывать польскую карту.

Из великих европейских держав к тому моменту лишь Советский Союз не имел четких дипломатических и военных обязательств. Франция и Великобритания предприняли вялую попытку сколотить антигерманский блок. Весной — летом 1939 г. проходили англо-франко-советские переговоры о создании коалиции, Английское правительство осознавало свою слабость в «отсутствии могущественного союзника», однако Н. Чемберлен отнюдь не стремился к заключению альянса с СССР [287] , видимо, предполагая на роль союзника США. В то же время близкий к английским правительственным кругам Д. Кеннеди считал, что Англия и Франция не пойдут на войну с Германией из-за Польши, т.к. следующим объектом гитлеровского нападения станет СССР [288] . Возможный вариант продолжения прежнего курса читался довольно легко — отдать агрессору Польшу и Советский Союз в обмен на собственную безопасность.

Однако Рузвельт был куда дальновидней апологетов умиротворения. Он прекрасно понимал, что, получив в свое распоряжение людские, природные и материальные ресурсы двух восточноевропейских государств, Гитлер точно не остановится. Теперь, летом 1939 г., президент и слышать не хотел ни о каком умиротворении [289] . Во-первых, из донесений посла в СССР Д. Дэвиса он знал, что военный потенциал Советского Союза значительно выше, чем принято считать, и то, что это государство «будет значительно более серьезным фактором, чем допускают европейские реакционеры, и может иметь самое большое значение» [290] . Во-вторых, посол во Франции Буллит также настаивал на том, что Германия не осмелится начать войну [291] . Коренное изменение ситуации произошло 23 августа 1939 г., когда в Москве был подписан пакт Молотова—Риббентропа [292] . 25 августа Лондон пошел на заключение англо-польского пакта о взаимной помощи, который был воспринят в Париже как создание англо-франко-польской коалиции против Германии. Однако и эта последняя отчаянная попытка отвести военную угрозу провалилась — 1 сентября вермахт перешел границу Польши, а 3 сентября Англия и Франция объявили войну Германии — началась Вторая мировая война.

В период с начала 1938 г. по сентябрь 1939 г. политика США на Дальнем Востоке фактически замерла. В Вашингтоне прежде всего ориентировались на развитие ситуации в Европе. Соединенные Штаты не хотели связывать руки дальневосточными проблемами до тех пор, пока не прояснится ситуация в Старом Свете [293] . В то же время общественное мнение в стране все больше склонялось против Японии, так, весной 1939 г. изучение передовиц 700 ведущих американских газет показало, что 690 из них выступало за введение эмбарго [294] . Подобные призывы раздавались и в Конгрессе, так, председатель комитета по международным отношениям К. Питмен требовал введения эмбарго вплоть до прекращения японской агрессии в Китае [295] .

Изменения политических настроений и общественного мнения в США были нормальной реакцией на обострение международной обстановки. Несмотря на то что Белый дом не предпринимал активных шагов в отношении Японии, в Вашингтоне начали активно готовиться к войне. По правде говоря, Рузвельт начал готовить страну к войне задолго до «мюнхенского кризиса в сентябре 1938 г.». Политика «нового курса» носила милитаристский характер и во многом напоминала скрытые мероприятия фашистской Германии в 1933—1939 гг. Америка готовилась к мобилизации и войне [296] . В марте 1938 г. в ответ на рост военно-морских программ Японии три державы—США, Англия и Франция—ввели в действие «скользящую» статью Лондонского морского договора 1936 г., так как «Япония... строит линейные корабли, водоизмещением и вооружением не подпадающие под ограничения». 30 июня США, Франция и Великобритания договорились об увеличении максимального тоннажа линейных кораблей [297] , количественных ограничений не было уже с 1936 г. Вашингтонская система ограничения морских вооружений окончательно рухнула. Второй Лондонский договор был фактически расторгнут. Началась безудержная гонка вооружений.

Однако в официальных заявлениях Хэлл продолжал декларировать принципы нейтралитета и невмешательства. В то же время Рузвельт продолжал усиливать оборонный потенциал страны: ассигнования на военные нужды из бюджета продолжали возрастать. Кроме того, на военные же цели шли значительные суммы из фондов организаций, созданных в рамках «нового курса» [298] . Определенные перестановки произошли и в военном министерстве: в 1938 г. заместителем начальника штаба армии был назначен Д. Маршалл. В апреле 1938 г., когда немецкие войска завершали раздел Чехословакии, его назначили начальником штаба армии. На первой же встрече Рузвельт потребовал от него довести выпуск самолетов до 10 000 в год.

Пока Рузвельт конспиративно готовил страну и общественное мнение к войне, пока наблюдал за Европой, продолжение прежнего курса в отношении Японии все больше и больше шло вразрез с национальными интересами. Смотреть сквозь пальцы на японские злодеяния в Китае становилось экономически невыгодно. 19 ноября 1938 г. ситуация стала невыносимой. В этот день министр иностранных дел Империи заявил, что «японское правительство с настоящего момента приступает к проведению новой политики — политики сворачивания "открытых дверей" в Китае» [299] . Все — Япония фактически отказалась даже от любимой демагогии. 31 декабря Государственный департамент опубликовал первое за год жесткое заявление, в котором говорилось, что администрация США не признает японского «нового порядка» в регионе [300] . Взаимные реверансы кончились.