— Вот что тебе нужно — открытый всем ветрам взгляд! Надеюсь, ты не расстроился. Да и почему ты должен огорчаться? Дни, проведенные за закрытыми дверями с Исабель! Уверен, они были прекрасны.

Он похлопал себя по бедрам. Последовало долгое молчание. Наконец он сказал:

— Граф — хороший учитель. Останься с ним еще на год или на два. Слушай его. Правда, он, как и Исабель, может зациклиться на каком-нибудь одном мотиве. Говорил он тебе, что ты модернист с руками классика?

— Классицист, — сказал я, — с руками модерниста.

— О, тогда между нами разница… И некоторые предостережения относительно Гойи и женщин, — вспомнил он и мечтательно улыбнулся.

Итак, я не был чем-то особенным ни для Исабель, ни для графа. Они предложили мне все то, через что прошел Аль-Серрас. Похоже, мне следовало идти по стопам пианиста.

Именно в этот момент что-то заставило меня пообещать себе не быть на него похожим, и как можно больше. Я уже определил для себя наиболее разумный стиль игры. Это был инстинкт, не фальшь, но я дал себе клятву держаться подальше от его эксцентричности, присущей не только ему, но и многим другим музыкантам. Мое лицо не будет выражать ничего. Моя цель — передавать музыку, не привлекая внимания к себе, сосредоточиваясь на гораздо более важных вещах. Я хотел, чтобы он или кто-то, подобный ему, смог подтвердить мне, что я прав.

Аль-Серрас изучающе смотрел на меня и все никак не мог проморгаться от ветра и пыли.

— У тебя все в порядке? Тебя звать Фернан, да?

— Фелю.

— Фелю, мы должны напоить автомобиль.

— Бензином?

— Водой. Это «стенли стимер», — сказал он, вглядываясь поверх капота в иссушенную зноем дорогу. — В Англии ручей на каждом повороте. А не ручей, так лужа. Но здесь… — И он снова вытер лоб.

— Может быть, это и не самый лучший автомобиль для таких мест, — сказал я.

— Мерси! — прорычал он возмущенно. — Я купил его в агентстве по продаже автомобилей! И, как они объяснили, там, где нет ручьев, есть поилки, даже в Ламанче.

Он потянулся за сиденье, достал оттуда прямоугольный контейнер с навинчивающейся крышкой, похожий на фляжку огромного размера, и вручил его мне: — Вот почему я никогда не езжу без компаньона. В одном квартале сзади, справа за углом… Я уверен, что видел там поилку для лошадей возле фонарного столба. Обо мне не беспокойся. Я постерегу машину.

Идя за водой, я мысленно возвращался к нашему разговору, размышлял над его словами об Исабель и графе, я вызывал в себе чувство неприязни к нему, поскольку все еще стеснялся той радости, что недавно испытал, когда он пригласил меня поехать с ним.

— Фернан, — сказал я громко и с горечью. Он не знал моего имени. Ему просто нужен был подносчик воды для его жалкой паровой машины. Поилки для лошадей.Я споткнулся о булыжник и почувствовал, как боль пронзила бедро. Но однажды, подумал я, когда автомобили завоюют мир, не станет никаких поилок для лошадей через каждые несколько кварталов.

Когда вещи меняются, они меняются не чуть-чуть, а значительно, так основательно, что мы не можем предвидеть изменений: что исчезнет, а что возникнет, чтобы занять место исчезнувшего. Что продержится дольше? Не «стенли стимеры». И не музыка Аль-Серраса.

— Я помню мальчика, — сказал он мне двумя часами позже, сопровождая свой рассказ мощной отрыжкой. Мы смогли запустить «стенли стимер», и это была уже третья таверна, где мы останавливались, чтобы, как он говорил, «перекусить», а сам запивал каждый ломоть хлеба и кусок жирного мяса по меньшей мере двумя стаканами жидкости янтарного цвета.

Я старался держаться подальше от него, насколько мне позволял стул. Но как только я отодвигался, он начинал сползать, и мне приходилось в очередной раз возвращаться и подпирать его мясистое плечо. На мое ворчание бармен поднимал глаза, тогда у Аль-Серраса появлялась возможность поднять палец, что означало просьбу наполнить бокал.

— Этот мальчик, — продолжал он, — обладал всем, чего не было у меня. Я разыскивал его многие годы.

Я протянул руку, чтобы остановить бармена, собиравшегося наполнить и мой бокал.

— Я встретил его в маленьком городишке. Пыль, ослиный помет и старухи, волочившие свои черные юбки. Ты знаешь это место?

— Конечно. Оно называется Испания.

— Правильно. Я играл там в трио… Он поднялся на сцену, с ним была виолончель, самая маленькая из когда-либо виденных мною.

Я сидел выпрямившись.

— Там были и его родители — симпатичная мама и жирный отец-хвастун. Мальчик, казалось, был в шоке. Боязнь сцены. Наверное, отец бил его. Я видел такое в каждом городе. Чудовища… — Он замолк и уставился вдаль.