Рыжюкас подошел к аппарату и снял трубку. Она молчала. Вчера около дома строители рыли канаву. Видимо, порвали кабель…

– Что это у тебя еще за новая история? – поинтересовался брат. – Не дождавшись ответа, спросил: – Когда-нибудь кончится твоя жеребятина? – Тут же спохватился: – Работаешь? Ну-ну, не буду тебя отрывать…

Похоже, расчет оказался верным: пишущая машинка произвела на него впечатление. Как на человека, у которого всяк работающий неприкосновенен. Уж он-то знает, что это такое, когда перебивают мысль.

– Письмо черкануть вам всем теперь некогда… – ворчливо сказал брат. – Читать письма – и то некогда, какое там писать… Хоть бы звонил… Или ты на этот раз уже «совсем насовсем»?

Он имел в виду его прошлый приезд в Вильнюс.

Вспомнив к шестидесяти годам про завещание отца, Рыжюкас вознамерился прожить оставшиеся четверть века счастливо.

Что для него счастье, он теперь знал: это возможность каждый вечер прочитывать вслух написанное за день.

Спокойно оглянуться на прожитое и обо всем что знает написать по хорошей книге или хотя бы рассказу – про подобное намерение он в юности вычитал у Хемингуэя.

Только тогда он еще ничего не знал, поэтому и взялся описывать свою первую любовь, полагая, что это всем интересно и дело лишь в том, какнаписать… Но прошла жизнь, кое-что узналось, появился навык связно излагать. Правда, «по хорошей книге» написать уже не успеешь, тут хотя бы одну…

Но, чтобы надолго оторваться от текучки, ему нужны были деньги, причем немалые. У него всегда была семья. И куча любовниц, и уйма обязательств. И потребность шикануть, не ограничивать себя ни в чем. Всегда неплохо зарабатывая, все-таки он был барин…

Однажды он сел и подсчитал, сколько ему нужно для того, чтобы обеспечить себе безбедное существование, вместе с возможностью спокойно творить хоть до конца дней. И придумал, как это сделать.

За этим он прошлый раз и приехал в Вильнюс, в котором «буйной плесенью» уже расцветал капитализм. Выходило все складно: уехал вроде бы за границу, а вместе с тем – вернулся домой, на родину, в город детства.

В жизни Рыжюкас многому научился и теперь, собрав весь свой опыт и «в последний раз» отложив на время литературные упражнения, начал игру в бизнес. Буквально за неделю сочинил «гениальный» и прозрачный, как либретто одноактного балета, бизнес-план, под который довольно легко получил миллионный кредит.

За несколько месяцев он построил частную клинику – специально выбрав такую деятельность, в которой ничего не понимал. Он мечтал ни во что не вмешиваться, жить на проценты. Они с лихвой обеспечивали бы все его потребности, включая возможность заняться наконец любимым делом.

Его друзей такие планы восхищали. Тем более, что, как и всегда, поначалу у него получалось.

Только брат его предостерегал и призывал опомниться, но никакие предостережения в расчет не принимались. Потом оказалось, что брат, как всегда, прав и Рыжюкас в своем бизнес-балете чего-то не учел.

На этот раз он не учел правил, по которым даже безобидные люди начинают жить в период начального накопления капитала. В своей совковой наивности (как и у всех детей развитого социализма)не разглядел «звериного оскала» развивающегося капитализма,хотя всю жизнь со школьной скамьи их пугали его «волчьими законами»…

Как только клиника заработала и доходы таки потекли ручьем, Рыжюкас попробовал сбросить все на партнеров и устраниться, оставшись на своей доле дивидендов. Тем более что во взглядах на ведение дела они разошлись. Но от игрального стола далеко не всегда можно уходить с большим кушем, да еще и с высокомерным выражением лица. Это всех раздражает.

Его бизнес топили как кутенка, а его попросту пыряли ножами. Он еле выполз живым. Пришлось ретироваться восвояси. Побитым и жалким, он вернулся зализывать раны туда, где антисоветские перемены закончились, не успев толком начаться, где все оставалось привычно совковым, и даже зелено-красный государственный флаг злые языки прозвали «закатом над болотом»…

Понятно, что вспоминать об этом сейчас и тем более разговаривать на эту тему со старшим братом ему совсем не хотелось. Да и смешно, когда у шестидесятилетнего юноши объявляется старшийбрат.

– Это в прошлый раз я приезжал «насовсем», – мрачно сказал Рыжюкас.

Брат хотел изречь что-то язвительное, но только боднул головой воздух и ушел на кухню. Погремел кастрюлями; в последнее время он ничтожно мало ел – новая теория. Он всегда жил в сложной системе своих спартанских теорий. И верил, что этим теориям неукоснительно следует. Он верил даже в то, что именно из-за этой неукоснительности он никогда не болеет. Хотя болел он ничуть не меньше тех, кто не следовал никаким теориям.