— Что смотришь?

Я обернулся.

Алиса мялась в дверях комнаты.

Ее свитер и джинсы пропитались кровью Виктора, их пришлось отстирывать, и сейчас на девушке была моя толстовка. Слишком большая для нее: девушка казалась ребенком, из озорства нацепившим одежду взрослого. Только бледное лицо с испуганными глазами было не по-детски серьезно. Бедная… Для нее все это должно быть серьезным шоком.

— Новости смотрю. Я, собственно, только их и смотрю. Ты как?

— Нормально. Можно я тут посижу? А то там… неуютно.

— Конечно.

Здесь везде неуютно. Старое бомбоубежище, которое по окончании холодной войны продали какому-то бизнесмену. Долгое время он использовал его как склад овощей и фруктов — если не включать отопление, здесь было довольно холодно и хорошая вентиляция. С тех времен в стены въелся запах овощной базы, удивительно стойкий, переживший даже ремонт. Хотя стены и потолок заново оштукатурили, каменный пол укрыли пластиковой основой, а поверх еще и ковровым покрытием, сырой навязчивый запах победить не удалось.

Но Алисе, думаю, было бы неуютно даже в пятизвездочном отеле.

Она сидела на койке — после ремонта базу вновь оборудовали под убежище, — поджав ноги и обхватив себя за плечи руками. Молчала.

— Я заказал тебе суши. Курьер скоро будет. Ты ешь суши?

Она улыбнулась впервые с тех пор, как…

— Ты ведь уже все равно их заказал?

— Черт, — я почувствовал, что краснею. — Извини. Я подумал, девушки же обычно любят всякую такую ерунду. В голову не пришло спросить. Если хочешь, что-нибудь другое закажу. Только ждать дольше придется.

— Да нет, все в порядке. Я действительно люблю суши.

В комнате вновь повисла тишина.

Тяжело поддерживать непринужденный разговор с человеком, который видел, как ты убиваешь.

— Что дальше?

Я пожал плечами.

— Не знаю. Планировал отсидеться вместе с тобой в этом поселке, но лучше бы я сразу тебя привез сюда. Просто здесь такая унылая дыра. Да и мне в голову не приходило, что все может вот так обернуться.

— Мы должны заявить в полицию.

— Забудь. У нас никаких доказательств.

— Как это — никаких? Мы же видели…

Она замолчала, потом упрямо дернула плечом.

— Знаю, только наших слов недостаточно. Но Виктор — представитель власти, его показания имеют больший вес. Мы поднимем волну, начнется следствие, и правду все равно раскопают!

— Ничего не раскопают. — Я вздохнул. Мне совсем не хотелось говорить то, что я сейчас ей скажу. — Если бы это было так просто… Пока ты спала, я звонил Виктору.

— Как он? Пришел в себя?

— Да. Сломана рука и несколько ребер. Плюс ушибы внутренних органов, но, к счастью, ничего не раздавили и не порвали. — Я не собирался говорить ей, что жив полицейский только потому, что оказался в нашемгоспитале. И о том, что он никогда не узнает, какие на самом деле травмы получил. — Дело не в этом. К нему уже приходил человек из Конторы и посоветовал забыть про «Воробьиные поля». Не ездил он никуда, а избили его в Москве неизвестные грабители.

— Почему?

Я нашел в памяти коммуникатора нужный файл и включил проектор. На бежевой стене бомбоубежища появилась карта мира. Ее покрывало множество красных, оранжевых и зеленых кружков. Больше всего было зеленых, но хватало и красных.

— Что это?

Я кликнул по одному из красных кружков, и экран заполнили фотографии. В правом верхнем углу начало воспроизводиться видео. Съемка была любительская, снимали с вертолета, потому изображение тряслось и временами уплывало, сменяясь то небом, то лицами переговаривающихся в кабине вертолета людей. Но чем дальше развивались события, тем реже отвлекался оператор — понял, что его ждут уникальные кадры.