Шрифт:
— Откедова сие? — спрашивает.
Не стал по русскому обычаю Степа скрытничать, за чаркой «Молодецкой» поведал о горе-злосчастии, о самоцветах Берии, о торговых жучках, и халате от самого Хурахито.
Не дослушал тут Ваня Степиной исповеди, вскочил из-за мирного стола, кинулся прочь из хором белокаменных, матюгнул на ходу охранников толстомордых, требующих пропуск с хозяйственной подписью, да и прямиком, обезумевшим лосем, понесся к заветной кремлевской стеночке.
Простукал Ваня стеночку, нашел заветный кирпичик, освободил беса.
А тот, тварь косоглазая, как запрыгнет ему на плечи, мохнатыми ножищами шею белую сдавил.
— Попался, злодей окаянный, — визжит Горе. — Замуравить меня порешил?!
Ваня, чуть нервничая, объяснил черту свою освободительную миссию, а Горе и слушать не хочет.
Пришли они к Ване домой, и тут-то Горе развернулось во всю свою поганую плоскость.
Даже тошно рассказывать.
В самое короткое время Ваня потерял все.
Нефть свою перебросил через Осетию, зачарованный увещеваниям окаяшки, а там война.
Гикнулась нефтюшка!
Денежки свои перевел в Нью-йоркский банк, опять же по совету Горя, а тот возьми да лопни с треском.
В общем, через месяц-другой Ванютка со всем своим семейством оказался на Ленинградском вокзале.
Полицейские-мздоимцы у них прописку в паспортах спрашивают, бомжи соточку на опохмелку требуют, грязными кулаками агрессивно трясут.
Словом, если есть ад на земле, то там ему самое место.
Торчит Ваня на вокзале, у него по традиции на плечах черт сидит, косыми глазками публику стрижет, и видит Ваня брательника своего старшого, Степана, тот с портфелем из крокодиловой кожи куда-то вальяжно прет.
— Откуда, Степушка? — вопрошает любопытный Ваня.
— Из Северной Пальмиры, — отвечает Степан, слегка отстраняясь от вонючего брата. — Я там, ёлы-палы, в вице-мэры баллотируюсь.
— Есть шансы?
— Стопроцентные!
Помолчал Ваня, а потом робко так попросил:
— Братишечка, одолжи деньжат. Три дня маковой росинки во рту не было. Ни у меня, ни у моей благоверной, ни у детишек малолетних, мал-мала-меньше.
Как рассвирепел тут Степа, портфелем из крокодиловой кожи на Ваню замахнулся, а потом, сердце не камень, сжалился.
— Ладно, — говорит. — Приходи ко мне на Лубянку. Сегодня день рождения у моей жены, Клавдии Игнатьевны. Да ты ее знаешь. Хоть в тепле посидишь. На вип-общество поглядишь. Жену, детей не забудь.
Сказал так, и, спрятав чисто выбритый подбородок в воротник из меха ягуара, надушенный «Красной камелией», как турецкий падишах, пофланировал мимо бюста Ленина.
Алик Крамер Антипрометей
«Я вижу наступление времени, когда человечество не будет уже более радовать творца, и он должен будет снова все разрушить, чтобы обновить творение. Я твердо уверен, что все идет к этому и что в отдаленном будущем уже назначены времена и сроки, когда наступит эта эпоха обновления. Но до этого, конечно, пройдет еще достаточно времени, и мы можем еще тысячи и тысячи лет забавляться на этой старой милой земле».
Рис. 3. На фото: Алик Крамер
В зале суда не было никого, кроме присяжных, судьи, обвинителя, подсудимого и охраны, состоящей из двух полицейских. От адвоката подсудимый отказался ещё с момента своего задержания. Но в действительности аудитория этого судебного процесса была гораздо большей: из зала суда велась прямая видеотрансляция, и эта трансляция собрала сейчас вокруг себя рекордное число зрителей. Никогда еще ни один судебный процесс, ни один документальный или художественный фильм, ни какое-нибудь иное зрелище не привлекало одновременно внимания столь большого количества зрителей. Происходящее в зале суда, кажется, достигло своей кульминации, а потому несколько миллиардов зрителей одновременно притихли у своих разнотипных экранов, ожидая долгожданной развязки.
— Подсудимый Рэй Инисиадор Сегундо, — произнес судья, — суд присяжных признал вас виновным по всем пунктам предъявленного вам обвинения. Согласно закону, вы приговариваетесь к высшей мере наказания через отсылку в безвоздушное пространство на аппарате LD-A. Решение суда обжалованию не подлежит. Приговор должен быть приведен в исполнение в течение 72 часов.
Удар молотка, и планета услышала бурное ликование многомиллионной аудитории зрителей. Так, пожалуй, кричали зрители гладиаторских боев Древнего Рима, приветствуя смертельный удар одного из гладиаторов. Были и такие, кто воспринял произошедшее молча, их было значительно меньше, но вряд ли бы нашелся в тот момент хоть один, кто остался ко всему случившемуся просто равнодушным.