— Но я думала, что все отправилось к Духу! Он велел мне ничего не скрывать.

— Тебе уже давно пора все понимать, carajo, pendeja! NO JODAS, Эйми! Ты сделала это нарочно, ты хотела, чтобы он увидел это дерьмо! Во всех позах!

— Но он поклялся мне, что он не станет смотреть на них, он поклялся, Флоринда!

— Ты что, не понимаешь?! Нагвальпереходит ко второму вниманию! Ему не нужно открывать конверт, он и так все видит. Ты хотела, чтобы он видел это дерьмо!

— Я клянусь, я думала…

Она повесила трубку. Впервые я получила столь сокрушительный удар. Я вспомнила, как Карлос говорил мне. «Ты должна увидеть мою дочь голой! Она великолепна, ее половые органы не как у человека». Годы спустя я видела, как она танцевала нагишом в группе, — ее половые органы выглядели вполне обычно. Сам Карлос высмеивал людей как единственных из «приматов, которые носят одежду!»

И самое главное, в глубине души я чувствовала, что выполнила его пожелания на все сто. Это не было попыткой привлечь внимание. Я провела бесчисленные часы, проверяя свои мотивы, и они оказались абсолютно чисты, без всякого сомнения. Я считала, что какой-то пустяк, значительно менее важный, чем абсолютная искренность, блокирует мой путь. Я полностью доверяла нагвалю. И теперь Флоринда, мой союзник, назвала меня лгуньей.

Именно в этот день было посеяно первое истинное семя сомнения. Никто, даже мои герои, не могли отвратить меня от той правды, которую я хранила в своем сердце.

Несколькими днями позже прибыла бандероль с адресом, написанным аккуратным почерком Карлоса. Я заглянула внутрь и увидела конверты из-под фотографий и несколько игрушек. Почему только некоторые? Я дала ему три огромные коробки. Что случилось с остальными?

Не глядя, я зарыла их в мусорный бак.

Карлос прекратил звонить, а Флоринда позволила мне только один звонок.

В январе 1994 года, когда Лос-Анджелес был опустошен землетрясением, я получила самый большой удар. В такой момент правило не звонить Карлосу показалось ребячеством. Когда связь наконец установилась, я набрала номер.

— Это я, Эйми, я только хочу знать, жив ли ты?

Последовало недолгое молчание. Он повесил трубку.

Я была так ошеломлена, что даже не могла постичь всю жестокость его поступка, это было преступление против «магической любви».

Я позвонила Флоринде, которая сказала мне, что у них все хорошо, но была разгневана оттого, что я звонила. На сей раз я заорала:

— Это абсурд! Я хочу знать, все ли с вами в порядке?

— Я же сказала, никогда не звони! НИКОГДА!!! Что-то не ясно?Почему ты не делаешь то, что я говорю?!

Я задавалась вопросом, если бы землетрясение было в Беркли, позвонили ли бы они мне? Вероятно, нет. Они были не теми, кому можно доверять, они были не способны к выражению постоянной заботы и любви. В конце концов понимание и признание мысли, к которой я пришла, возможно, заставило бы меня усомниться в этих методах и покинуть их. Но я была не в силах оказаться перед лицом одиночества.

Неожиданно позвонила Флоринда, чтобы сообщить, что Карлос размышлял обо мне: «Ты делаешь что-то такое, что приближает тебя к нам». Я сказала ей, что продолжаю уделять несколько часов в день перепросмотру. Она рассудила, что, возможно, это то, что нужно. Они, признала Флоринда, считали меня борцом и верили, что я не отступлюсь.

Карлос снова начал мне звонить, проверяя, и наконец назначил встречу. Он предлагал мне прилететь в Лос-Анджелес на несколько часов, чтобы заняться любовью в гостинице аэропорта, и вечерним самолетом улететь домой. Возможно, это снова «открыло бы дверь».

Он ожидал меня у входа и был по-прежнему ласковым и нежным. Несмотря на странное место, наше свидание было замечательным. Все было по-старому, как будто мы никогда не расставались.

Карлос обнимал и целовал меня, как будто ничего не случилось.

Он с надеждой спросил меня, не соглашусь ли я повторить это на следующей неделе. Но вторая встреча оказалась необъяснимо ужасной. Я была обескуражена, столкнувшись с его отстраненностью, даже нервозностью, во время занятий любовью.

Когда мы лежали в постели, Карлос внезапно стал с подозрением расспрашивать меня о наркотиках в прошлом и настоящем. Я сказала ему, что была трудным подростком и в двадцать лет у меня были проблемы. Он ехидно спросил:

— Как давно ты курила свою любимую марихуану?