Сплетя пальцы, Миши тупо смотрел на Орци.

— А сейчас дома нет ни папы, ни мамы, я просто не знаю, что делать. Фани, Фани, идите сюда!

В комнату вошла уже знакомая Миши старая служанка и тотчас принялась причитать с таким отчаянием, словно у нее самой украли деньги.

— Ах, боже, боже мой, создатель всемилостивый! — ломая руки, восклицала она. — Хоть бы барин был дома. Ах, господи, как это барчук не сказал мне раньше! Я бы еще вчера сходила туда. О господи, это просто ужасно, и продавщица в лавке какая-то чудная, сама не знает, кому выплатила выигрыш.

Сжав голову обеими руками, старая Фани металась по комнате. Ее отчаяние потрясло Миши, который только теперь начал понимать, что произошло страшное несчастье, раз оно повергает в ужас даже посторонних людей.

Тут старая служанка предложила ему сесть. Он сел и слушал, как она во второй и третий раз слово в слово повторяла свою историю: откуда она знает продавщицу в лавке, сколько раз в год покупает лотерейные билеты и сроду не выигрывает, лишь деньги переводит понапрасну, но больше чем по десять крейцеров не тратит, да и то когда сон хороший приснится или вынет из ящика, что стоит в лавке, пять номеров «на счастье». Но какие только билеты она ни покупала, а выигрыша нет как нет. Один раз маленькая племянница вытянула билетик из ящика — ведь ребенку невинному счастье само в руки идет — и тогда номера эти выиграли, но только в венской лотерее, а у нее оказалась пражская…

Миши упорно молчал, а Орци не знал, что делать.

— Куда пропал Гимеши, куда запропастился этот Гимеши? — то и дело восклицал он, нервно смеясь и вскакивая с места.

Так пролетел незаметно целый час.

Когда часы в соседней комнате пробили без четверти пять, Миши поднялся, ему пора было уходить.

— Высокий такой господин выигрыш получил, усы у него подкручены, а волосы курчавые, — сказала тут старая Фани.

И Миши сразу представилось, как в лавку входит господин Янош, протягивает свой чемодан и туда сыплются пачки денег, а сегодня он сам держал этот чемодан в руках…

Он чуть не лишился сознания. Разрыдался и, стыдясь своих слез, выбежал в прихожую. Кое-как надел пальто. Старая Фани его удерживала, Орци тоже просил остаться: вот-вот придут родители и что-нибудь предпримут. Правда, он пригласил Миши к четырем, зная, что в это время никого не будет дома, хотел устроить заседание президиума, ему, конечно, и в голову не приходило, что дело так обернется.

Подавляя рыдание, всхлипывая и размазывая кулаком по лицу слезы, Миши спустился по лестнице и побежал по улице. Потом свернул направо, во двор театра.

У него еще хватило сил посмотреть афишу, и, к своему великому удивлению, он прочел, что сегодня опять дают «Удальцов». Забыв тут же о театре, он помчался через сад к сапожной мастерской.

Как теперь показаться на глаза господину Пошалаки? Миши ревел до изнеможения. Старый господин, конечно, все уже знает. Он, верно, спросил о брюннской лотерее свою старую служанку, толкующую сны, а она в курсе дела, ведь дебреценские кумушки только и судачат о том, что по брюннской лотерее выиграли пять номеров и какому-то мошеннику выдали целый чемодан денег.

Чтобы попасть к рынку, возле которого жил господин Пошалаки, надо было с улицы Чапо свернуть налево, но Миши не решился туда идти и направился к коллегии.

В дверях коллегии стояли три мальчика, один живущий не в пансионе и двое из двадцать первой комнаты. Мальчик из двадцать первой сразу спросил, не хочет ли Миши пойти в театр.

В театр? Миши ни разу там не был, как же кто-то отгадал его желание?

— Я расхотел идти, — сказал мальчик, — думал, что будет «Красный кошелек». Вот билет, я купил его за десятку. Если хочешь, возьми, я продам.

Всю жизнь Миши мечтал попасть в театр и сейчас не смог устоять, достал кошелек. Вынув оттуда десятикрейцеровую монетку, отдал мальчику.

— Вот что, — сказал тот, — начало там в семь, понял? Есть у тебя разрешение?

— Нет, — испуганно проговорил Миши.

— Тогда иди попроси своего классного наставника, он сидит в кафе «Золотой бык», я его только что там видел. Дашь ему бумажку, он подпишет.

Двое других гимназистов засмеялись, но Миши принял все всерьез и тотчас направился за разрешением в кафе. Однако, когда подошел к «Золотому быку», вдруг оробел. Он не решался войти в ярко освещенный зал, хотя видел в окно, что господин Дереш сидит за столиком с сигарой во рту и читает газету. Там было много народу и ослепительно светло — ярко горели газовые лампы со стеклами, не то что в коллегии, где язычки пламени трепетали, как мотыльки.

Миши пустился наутек. Он понял, что должен побывать у Дороги, и не остановился ни на секунду, пока не поравнялся с их домом.

Он робко стоял перед калиткой. Рука его была на засове, но он не отважился войти. А вдруг Белла дома? Она посмотрит на него, и ему станет стыдно. Что он тогда скажет, зачем явился?

Но тут на сумрачной улице показалась какая-то компания городских господ, возможно даже учителей. Люди увидят, что он стоит, положив руку на засов, и боится войти, а если он бросится бежать, его узнают и сообщат в коллегию.