Ехать в Вышгород или Киев, чтобы наняться к какому-нибудь купцу, Колоту не пришлось. Вычистив стаю, Лапа принялся за дрова. Намокшее полено чавкало под секирой, поддаваясь с трудом. Он не сразу заметил Блуда, наблюдавшего за ним из-за огорожи.

— Здрав будь, Колот! — поздоровался воевода. Лапа не сразу поверил своим глазам. Опустив долу секиру, нахмурясь, рассматривал пролезавшего через калитку в длинном платье Блуда.

— Что с Павшей? — догадался Колот.

— Павша службу несёт. С посольством его отправить к Оттону собираюсь, — ответил воевода и, вплотную приблизившись к Лапе, молвил:

— Я к тебе.

Друзья поднялись в верхний покой. Колот поставил в светец зажжённую от печных углей лучину. Чувство обиды от предложенного холопства осталось на дне души; было более любопытно, почему воевода сломал себя, придя к нему, и от этого любопытства было даже как-то радостно. Блуд снял вотол, положил на лавку, сев на него.

— Я клялся Перуном, что не буду помогать тебе, — серьёзные глаза воеводы твёрдо, не бегая, смотрели на Лапу, — но я христианин, и клятва моя была ложная. Я предлагаю тебе службу — в полюдье пойти.

— Не на Олега ли? — насторожился Колот. Что там между князьями происходит — с Осинок не видно. Может, деревский князь повозную дань отказывается давать, а значит, со своими соратниками столкнуться придётся в полюдье.

— Нет, к вятичам, — помотал головой Блуд. — Там, на Муромской стороне, в Залесье, что только не творится: купцы по Оке на Итиль [51] идут, так их грабят, местные княжата дани даже своему князю Старославу не дают. Славян там народы дикие окружают: мещеряки, меряне, мурома да мордва. При Ольге Святослав ходил туда ещё с Асмундом, кормильцем своим. Буртасов вроде на щит брали.

«Вот оно что! — про себя воскликнул Колот. — Люди тебе опытные да проверенные нужны в чужие земли идти, вот ты и пришёл ко мне». Вслух же спросил:

— Ярополк сколько дружины даёт? Триста-четыреста?

— Какой там! Сотню — ведь не на рать, а в полюдье идём.

— Ты мне поясни, Блуд, — Лапа пододвинул светец ближе к другу, чтобы лучше видеть его лицо, — князь вятский Старослав своих людей даст или сами с муромскими княжатами решать будем? Места там лихие, а один великий князь уже сходил на полюдье — по частям собирали. Я-то не боюсь, но голову свою дуром тоже сложить не хочу.

Блуд поморщился, как будто отведал кислятины: больно дотошен оказался старый друг, отвык при чине своём смердам что-то объяснять, но раз уж начал говорить, придётся заканчивать:

— С муромой у нас всегда сложно было. Старый Свенельд их обхаживал — через них в Булгар ходить можно. Даней не требовали, помощь оказывали, за это они лодейное и повозное не брали с нас, гостиные дворы для купцов ставили. Ярополк хочет восстановить связи да разобраться, что там происходит.

Воевода замолчал, ожидая ответа. Колот молчал, испытывая терпение друга. Полумрак покоя скрывал озорные огоньки в глазах, из уст готов был сорваться вопрос: «А если откажусь?» Но не таков был Колот Лапа, чтобы галиться [52] над старым другом, поэтому Блуд и пришёл к нему.

— Коня бы надо хорошего. Тот, на котором пашем, в бой не годится, — задумчиво сказал Лапа. — Что обещаешь за княжью службу?

Напряжённый, будто тетива лука, воевода с шумом выдохнул, едва не задув лучину и, впервые за сегодняшнюю встречу, улыбнулся.

Снег серебром устлал уснувшие онемевшие поля, надел седые шапки на макушки деревьев, закутал в белые шубы. Утонувшие в снежном безмолвии вятские селения курились дымом, грея в бревенчатых домах с соломенными и крытыми дранью крышами заботных своих жителей, что сейчас жгут лучины, собираясь на беседы, чинят сбрую, тачают или шьют сапоги и поршни, плетут лапти, сидят у пряжи, кормят скотину. Собравшиеся на братчине мужики слушают сказ гусляра, ведущего по струнам умелой рукой. Всего год (и как быстро пролетел!), как Колот также с дружиной ловил збродней в днепровских лесах, и почти десять лет, как были здесь с князем Святославом. Столько всего произошло за эти годы, что происходящее кажется уже иной жизнью. Та жизнь ушла вместе с людьми, насыщавшими её, и живой Блуд уже тоже иной.

Воевода согнал коня с тропы в сугроб, провалив животину по брюхо, пропуская мимо себя растянувшуюся дружину с обозом. Покрикивал на отстающих: до вятской столицы Кордно осталось чуть-чуть, а в поле ночевать не хотелось. Вывалился из сугроба к Колоту, замыкавшему строй кметей.

— Не видать что-то разъездов! Возьми людей, скачи к Старославу, — сказал воевода, — пусть ночлег кметям готовит, перемёрзли все!

Колот молча кивнул головой в заиндевевшей шапке.

Кордно почти не изменился с тех пор, как Колот побывал в нём, только из-за городни поглядывал светлый верх нового рубленого княжеского терема. И показалось, не изменился и сам Старослав: седой, рослый и древний, как окружавшие вятские леса, словоохотлив и добродушен, как спящий медведь.

— Здрав будь и ты, молодец, — отвечал на приветствие князь. — Как земля Русская поживает с новым государем своим?

Навстречу Блуду с кметями был выслан княжеский гридень [53] , а Колот сидел в повалуше напротив князя и с удовольствием хлебал горячий сбитень, приятным жаром растекавшийся по замерзшему усталому телу. Князь принял Лапу за человека, близкого к Ярополку, и расспрашивал про русские дела. Колот, чтобы не разочаровывать вятича, перевёл разговор на хазарский поход, в который они когда-то пошли из вятских земель, про гибель великого князя от печенежских сабель. Старослав с интересом слушал, пока княжеский двор не огласился шумом и окриками приехавших гостей.