— Спасибо! — поблагодарил Кандидо, пока пеон пил. — Вы здесь люди новые, правда?

Айза молча кивнула, и он добавил:

— Работаете у моей кузины?

На этот раз выступила вперед Аурелия и кивком указала дочери, чтобы та вернулась к коровам.

— Мы работаем у доньи Селесте, — сухо ответила она. — Но ее нет, и я вам уже сказала, что ее управляющий до вечера не вернется.

Кандидо Амадо снял засаленную шляпу и вытер платком потную, очень светлую лысину, которая составляла контраст с лицом, загоревшим на солнце. Несколько секунд он рассматривал Аурелию, однако его внимание тут же переключилось на Айзу, которая вернулась к своей работе.

— Мы подождем, — сказал он.

— Не здесь, — быстро отреагировала Аурелия. — И не в доме. Я незнакома с обычаями, только мне велено никого не впускать.

Мужчины воззрились на нее, удивленные твердостью тона, и тогда Рамиро вмешался:

— Но ведь мой хозяин — кузен сеньоры. Мы не бродяги.

— Представляю себе! — Женщина не утратила своей решимости. — Однако я следую указаниям. Вы можете подождать под навесом или под деревьями. Я принесу вам воду и еду.

В глазах Кандидо Амадо сверкнула ярость, и в какое-то мгновение показалось, что он вот-вот набросится на женщину и ударит ее, но присутствие Айзы, не спускавшей с него глаз, заставило его сдержаться, и он процедил сквозь зубы:

— Ладно! Мы уходим. Но предупредите Акилеса, что завтра я вернусь, и, если его не будет, я подожду его в доме, нравится вам это или нет! Всего наилучшего!

Он повернулся, не дожидаясь ответа, и, вскочив на свою красивую кобылу, яростно вонзил в нее шпоры и поскакал галопом.

Аурелия провожала их взглядом, пока они удалялись, оставляя за собой густое облако пыли, и, покачав головой, вновь присела поблизости от дочери.

— Не нравится мне этот человек, — проговорила она. — Селесте была права, и мне не нравится ее кузен.

— Второй еще хуже, — заметила Айза.

— Откуда ты знаешь?

— Прочитала по его глазам.

— Вот уж действительно чудо, поскольку они у него такие косые, что даже китаец ничего бы по ним не прочитал! — Аурелия засмеялась собственной шутке, но тут ее лицо омрачилось, она подняла голову и взглянула на дочь: — Но теперь, после того как ты сказала, я понимаю, что так и есть: не встречала еще человека с такой злодейской внешностью.

— Это Рамиро Галеон, — пояснил Акилес Анайя, когда женщины рассказали ему о визите. — Младший из Галеонов, девяти братьев — конокрадов, воров и убийц, хотя, к счастью, в живых осталось шестеро. — Он отрезал огромный кусок мяса, сочного, с кровью, потому что они ужинали, и ему нравилось, когда оно было приготовлено именно так, и Аурелия это знала. — Один из них, Гойо, похваляется тем, что убил по меньшей мере двести человек, это самый страшный человек в льяно. — Старик медленно жевал свое мясо. — У Рамиро тоже длинная история, но в последнее время он поуспокоился, стал управляющим и правой рукой Кандидо Амадо.

— Они завтра вернутся.

— Я буду их ждать. И очень ясно дам понять, чтобы катились обратно. — Акилес показал на тяжелую винтовку, висевшую на трубе. — У меня в голове давно вертится мысль расквитаться с Амадо или, на худой конец, с Галеоном.

— Почему?

— Они уже увели у меня столько скота, что даже тысячи их поганых жизней не хватило бы, чтобы расплатиться. Не хватало еще, чтобы они мне тут тигрили вокруг дома.

— Тигрили? — удивилась Айза.

— Кружили, вынюхивали, надоедали, вредили… Какое слово употребить — значения не имеет. Важно не дать им воли, потому что это тот еще народ!

— Не ищите себе неприятностей!

Старик повернулся к Аурелии, от которой исходило предостережение.

— В льяно, сеньора, самый верный способ нажить неприятности — это нежелание нажить неприятности. Это суровый край, и, если ты не противостоишь трудностям или людям, тогда рано или поздно они начинают напирать на тебя. — Казалось, у старика внезапно пропал аппетит (обычно он на него не жаловался), и, отставив от себя тарелку, он начал сворачивать очередную свою желтоватую и вонючую сигарету. — Кандидо Амадо знает, что ему запрещено приближаться к дому. Так всегда было и так будет, пока «Кунагуаро» принадлежит Баэсам.

— Но так недалеко и до перестрелки!..

— С каждым говори на его языке, — рассудительно сказал льянеро. — А свинец — единственный язык, который понимают угонщики скота.

— Всегда можно договориться как-то по-другому.

— Послушай, сынок! — на этот раз старик обращался к Себастьяну. — Если бы все понимали, когда стараешься им что-то втолковать, вы бы так и жили на Лансароте, ваш отец не погиб и вам не пришлось бы переплывать океан на игрушечном кораблике. Я пытаюсь научить вас выживать в саванне, и вы должны ко мне прислушиваться, а то попадете как кур в ощип: как ни кукарекай, будет поздно.