— Русь не раз ходила на Булгарию и много бед принесла нашему народу. Многие уже сказали свое слово, и оно — поход! Но я хочу спросить: сколько воинов может выставить каждый князь? И можно ли идти на Русь, у которой много городов и много воинов? Великий князь московский Дмитрий взял под свою руку всю Русь. Он силен! Соберем мы войско, пойдем походом, а из Хлынова ушкуйники нагрянут. Те еще воины! Много городов разорили они на Волге, дважды брали стольный ордынский город… А разве не приходили они в наши земли? Кто их смог побить? Я могу выставить десять тысяч воинов, — несколько преувеличил Ярослав свои возможности, и гул одобрения был ему ответом, — но на Русь, на погибель не поведу!

Ярослав, перейдя на язык монголов, быстро повторил то, что сказал на булгарском.

Хан, нагнувшись вперед, резко бросил:

— Ты тот князь, что встретил меня копьями?.. Чего же ты хочешь?

— Хочу мира.

— А остальные князья?

— Я за всех не ответчик. Ещу раз скажу: Русь сильна!

Перейдя на булгарский, Ярослав, растягивая слова, медленно произнес:

— Хану свою орду кормить надобно, потому он все равно пойдет в русские пределы, а вы своих воинов и без похода прокормите. А желать большего… Добычи может и не быть, а воинов погубите немало. Думайте! Я для себя решил!

Ярослав сел на свое место.

В зале нависла тишина. Даже те, кто ратовал за поход, призадумались. Совет же решил с походом повременить. Только князья казанские, раздосадованные своим поражением, дали согласие участвовать в походе.

Ростислава, выплакав обиду, встретила мужа ласковой улыбкой. Уже на ложе, глубокой ночью, утолив жажду объятий, Ростислава осторожно спросила:

— А доколи Зара и Алсу будут жить с нами?

— Они что, тебе в тягость? Пусть живут. Не объедят, чай.

— Значит, так, — возвысила голос Ростислава. — Зиму пусть живут. А как снег сойдет, чтобы и духу их не было в моем тереме! Хочешь — к отцу отправляй, а хочешь — продай! Не сделаешь, уйду на Русь: может, к отцу, а, может, в монастырь!

— Ты что, глузду лишилась?! Всем в жизни я обязан Ачихожию. Зара и Алсу его дочери…

— И твои жены! — прервала мужа Ростислава. — А почто ты их так зовешь? У них имена иные: Мария и Настя. Иль ты не знал? — с ехидцей в голосе спросила княгиня.

— Знал! — буркнул Ярослав и повернулся к жене спиной. «Прознала… Может, это и к лучшему? Вот только что теперь с девчонками делать?»

Зима 1377 года была лютой. Снег лег в середине декабря, но его было мало, и он лишь прикрыл стылую землю тонким покрывалом. Ветра же дули беспрерывно, гоня снежную крупу с пылью. В начале января морозы спали, но пошли ледяные дожди: обледенели улицы, дома, ветви от ледяной воды звенели и под тяжестью обламывались. Лошади, даже подкованные, скользили и падали, ломая ноги, да что там лошади… и человеку пройти было не просто.

— Это к беде! — кликушествовали старухи. Народ повалил в храмы отмаливать грехи. Монахи в бдении проводили ночи… В один из таких дней в княжеский терем вошел архимандрит Печерского монастыря Дионисий. Не частым гостем он был в тереме, чаще семейство великого князя нижегородского наведывалось в монастырь, чтобы встать под благословение Дионисия. Дмитрий Константинович принял архимандрита в харатейной.

— Все готово к работе, князь. Списку «Повести временных лет», почитай, лет семьдесят, но письмо четко. К работе я привлек трех монахов, старший над ними инок Лаврентий. Зело умен, в письме быстр и сладкословен.

— По какой год повесть писана? — не без интереса спросил Дмитрий Константинович. О том, чтобы создать полный летописный свод, вели разговор еще летом, и только ноне пришел архимандрит Печерского монастыря с вестью, что все готово и можно приступать.

— По 1305-й…

— А далее как?

— Писано будет по сей день, — заверил Дионисий. — С твоего дозволения я иноков в Спасском соборе разместил…

— Почто так? Здесь, в харатейной, чем плохо? Тепло, светло, сытно…

— Все так. Да только в храме сподручнее: и работать будут, и молиться. Без божьей помощи такую работу не осилить.

— Ноне число-то у нас четырнадцатое? Вот ноне и приступайте. Бог вам в помощь, — перекрестился на образа Дмитрий Константинович.

Монахи трудились беспрерывно: то все трое, то один сменяя другого. Дионисий был тут же, помогая разбирать потертые письмена, домысливая события, восполняя утраченные строки. Приходил и великий князь. Он тихо присаживался в сторонке на стулец и часами наблюдал за кропотливой работой монахов. 20 марта работа была окончена. Дмитрий Константинович, листая страницу за страницей, лишь восхищенно цокал языком и покачивал головой. Монахи стояли поодаль, смиренно склонив головы, а Дионисий шумно дышал, поглядывая на князя. Перевернув последнюю страницу, князь воскликнул: