Ковалев покосился на обугленный ящик, залитый пеной огнетушителей. Пульт уже остыл и больше не шипел, как раскаленный утюг. Но вентиляция не справлялась с запахом, стоявшим в воздухе.

Ковалев вспомнил, что Фомин был покрыт такими же хлопьями белой пены, будто только что вылез из ванны. Вот только... Из ванны вылезают распаренными, чуть покрасневшими, но никак не ПОДЖАРЕННЫМИ – до такой степени, что кости торчат из лопнувшей кожи. (А мне, пожалуйста, с корочкой! Я люблю, чтобы хрустело!)

«Черт! Надо послать кого-нибудь за освежителем воздуха! Невозможно сидеть! У нас же не гриль-бар, в конце концов!»

Но вместо этого он наклонился к микрофону и нажал кнопку вызова.

– Внимание всем экипажам, находящимся в районе поселка Большевик, оптовой базы и Калиновых Выселок! Кто-нибудь слышит меня? Прием!

В динамиках раздался треск, и Ковалев невольно вздрогнул. Радио. Обычное средство связи. Сегодня оно пугало его.

Снова треск, и затем – бодрый, уверенный голос:

– Штаб! Четвертый экипаж на связи! Старший экипажа – Бурцев. Слушаю вас.

«А-а-а. Бурцев. Это хорошо. Отличный парень. Он сумеет с ходу во всем разобраться».

– Бурцев! Где вы находитесь?

– Следуем от Калиновых Выселок в сторону города. Как поняли?

– Понял вас. Слушай мою команду. Разворачивайтесь и поезжайте на шоссе Таруса – Калуга. Обследуйте район двенадцатого километра и немедленно доложите, что там происходит.

– Но ведь... Это не наш участок. Это уже ближе к калужским...

– Отставить. Как поняли задачу?

В динамиках повисла пауза. Совсем небольшая – в МЧС не принято обсуждать приказы.

– Штаб, понял вас. Разворачиваемся. До связи!

– Отбой!

Ковалев посидел еще немного, невидящим взглядом уставясь в проклятый железный ящик, который вдруг так некстати вспыхнул. Затем снова наклонился к микрофону и нажал кнопку вызова:

– Четвертый экипаж, ответьте штабу! Бурцев!

– У аппарата, шеф!

Ковалев с трудом подавил улыбку. Этот Бурцев верен себе. Его ничем не проймешь.

– Вы там это... – Он не мог четко сформулировать мысль, которую хотел донести до старшего экипажа. Понимал, что это звучит нелепо, наигранно... даже немного фальшиво, – но он должен был это сказать. – Вы там это, ребята... Поосторожней, ладно?

– Делаю запись в бортовом журнале, – отозвался Бурцев. – Начальство проявило трогательную заботу о подчиненных. Дата. Подпись.

Губы Ковалева помимо его воли растянулись в улыбку. На этот раз он не смог ее подавить. Но в следующий момент его голос стал сухим и строгим:

– Приказываю произвести визуальный – подчеркиваю, только ВИЗУАЛЬНЫЙ! – контроль района предполагаемого места происшествия. О результатах немедленно доложить в штаб. Как поняли?

– Понял вас.

«Ну, с богом!» – подумал про себя дежурный. Действительно, чего это он? Просить экипаж спасателей быть поосторожней – все равно что отправлять дочь на панель и умолять ее сохранить девственность.

Работа у них такая. Не пряники ведь перебирают.

Взгляд его снова остановился на обгоревшем основном пульте.

«Черт! Пойдет кто-нибудь за освежителем или нет?»

– Эй, ребята! Есть кто свободный? Я говорю, сбегайте кто-нибудь в магазин, купите освежитель воздуха!

Десять часов пятьдесят две минуты. Четвертый экипаж.

Константин Бурцев (в бригаде Серпуховского МЧС его называли Кстин) отложил рацию и посмотрел на водителя.

– Ну что, Володя. Разворачивай оглобли. Отчизна ждет подвига! Похоже, в районе двенадцатого километра шоссе Таруса – Калуга открылась очередная амбразура. Закроем ее? Своими молодыми упругими телами?

Володя проворчал что-то неразборчивое, включил сирену и стал осторожно разворачиваться через двойную сплошную.

– Жертвы есть? – оживился врач экипажа, Виктор Пас тухов. Он сидел в салоне и листал журнал «За рулем».

– Если Володя и дальше будет гонять на своей бетономешалке, как Шумахер, то обязательно появятся.

– Ты в Москве на маршрутках не ездил, – парировал Володя.

– А я в Москву и не собираюсь, – беззаботно ответил Кстин. – Только если Шойгу будет мне орден вручать.