В любое другое время никто лейтенанта прикрывать не стал бы, но в тот день… Девятка «чаек» встретила четыре «мессера». И за пятнадцать минут боя шесть «И-153» были сбиты, а немцы без потерь ушли на свою сторону.

Лейтенанту казалось, что он сможет… что он должен немедленно отомстить. Что у него получится.

Его напоили спиртом до полного бесчувствия и уложили спать на парашютах под крылом «чайки». Как стемнело – собрались в палатке у комэска, пригласили Петровича и ребят из бомбардировочного полка. Вначале пили молча, поминали не вернувшихся сегодня на аэродром, потом, немного успокоившись, пели песни и слушали ту самую неизбежную «Барыню».

Капитан Костенко на застолье не пошел.

Побродил немного по степи вокруг аэродрома, сбивая палкой верхушки высохшей на солнце травы. Как будто трава была в чем-то виновата. Костенко видел, что его штурман, Олежка Зимянин, сидит на пустой бочке из-под горючки и внимательно следит за командиром. И то, что их стрелок-радист Лешка Майский подошел к штурману и что-то с ним обсуждал – капитан тоже видел. И понимал, что говорят о нем, что все его экипаж понял, и что ночью придется как-то все это решать… И нужно будет найти какие-то слова, чтобы убедить, чтобы не мешали и чтобы не лезли в помощники. Это его решение. Его выбор. Они здесь ни при чем.

Если бы у него было еще немного времени! Еще день хотя бы, чтобы можно было в следующем полете присмотреться, понять – не ошибка ли, не совпадение… Два белых и красный – срочно нужна помощь. Два белых и красный…

Костенко дождался, когда стемнеет окончательно, прошел к своей палатке и не раздеваясь лег на охапку сена, заменявшую ему кровать. Койки никто даже и не пытался сооружать, все понимали, что аэродром этот – временный. Что долго летать с него не получится и обживаться, заводить хозяйство и обрастать предметами быта нет никакого смысла.

Максимум неделя, понимали все. Потом… И ошиблись.

Три дня. Завтра полк убывает на переформирование. Сегодня прибыли приемщики из соседнего полка, приняли оставшуюся технику – то, что уцелело за почти месяц непрерывных боев. Если бы приехали вчера – получили бы больше. Сегодня бомберы ходили к переправам. Из восьми «петляковых» вернулось три, из девяти СБ – четыре. Один из уцелевших «Пе-2» при посадке «дал козла» и перевернулся. Пилота вытащили со сломанными ногами, а штурман и стрелок… Они прилетели уже мертвыми.

Но мост они уничтожили.

А на обратном пути Костенко чуть уклонился в сторону, чтобы посмотреть. Только посмотреть. Накануне он тоже улучил момент, чтобы проскочить над Чистоводовкой, и дважды качнул над домами крыльями, просто по привычке. А сегодня, пролетая над деревней, вдруг увидел – два белых, один красный. Срочно нужна помощь.

И это значило, что выбора у капитана Костенко нет. Ни малейшего выбора.

Завтра утром он уезжает с остатками полка на переформирование. Куда именно – не говорили, но понятно, что далеко, что к Чистоводовке он не вернется. И что сигнал о помощи… сигнал останется без ответа.

Костенко лежал на постели и старался дышать ровно. Вернувшийся штурман постоял в темноте, прислушиваясь, потом лег на свое место.

Если хочешь качественно притвориться спящим, нужно следить за дыханием. Костенко в детстве прочитал об этом у Фенимора Купера, в «Прерии». Человек, который притворяется спящим, иногда задерживает дыхание, лежит бесшумно. Это его и выдает. Десятилетний Юра это прочитал и запомнил. А двадцатидевятилетний Юрий Костенко, капитан, командир эскадрильи и без пяти минут замкомполка, эту премудрость вспомнил и применил на практике.

Штурман заснул. Во всяком случае, через несколько минут и его дыхание стало ровным и мерным. Хотя, с легкой улыбкой подумал Костенко, Олежка тоже мог в детстве читать «Прерию».

Все станет понятно, когда капитан будет выходить из палатки.

Восход луны сегодня около часа ночи. Полнолуние. И небо чистое – все как на заказ. Будто все подстроено специально.

Костенко поднес к лицу запястье левой руки с часами. Хотя на циферблат можно было и не смотреть – луна взошла, осветив все вокруг, на стенках палатки проступили тени от стоек маскировочной сетки.

Ноль пятьдесят шесть.

Костенко вздохнул. Это как первый прыжок с парашютом. Пусть даже тогда парашют был прикреплен к балке и прыгать предстояло всего лишь с вышки в парке. Костенко помнил то ощущение. И помнил, что оно неоднократно возвращалось к нему. Первый настоящий парашютный прыжок из гофрированной утробы «ТБ-3»… Первая самостоятельная посадка на «У-2»… Первый боевой вылет…

И вот сейчас.

Сейчас.

Костенко нащупал шлемофон, лежащий рядом на плащ-палатке. Осторожно сел. Сено под плащ-палаткой спросонья недовольно зашуршало. Вставать с импровизированной постели было неудобно. Нужно было подобрать ноги, согнуть их в коленях, потом, качнувшись вперед, встать.