Когда вечером отец увидел её, он остановился поражённый.

— Ты чего? — спросил он.

— Я? — Ничего… — и, подняв на отца лучистые глаза, она вдруг рассмеялась.

— Чего ты смеёшься, что такое случилось, что ты сияешь, точно сто тысяч выиграла?

— Ничего не случилось, а так, весна, погода хорошая, вот и всё.

Отец ещё раз пристально посмотрел на неё и подумал: «Ох, пора бы девку замуж выдать, играет в ней кровь, ишь весне обрадовалась! Да за кого выдать? Да и самим нужна, такой продавщицы за деньги не наймёшь!»

А у Лины всё пело в груди… Она сама была весна, начало той дивной жизни, которая вдруг проснулась в её душе.

Доктор Гарчин зачастил в магазин; в течение двух недель, пока Herr Шульц всё возился с таможней, а Frau Амалия всё хворала, он приходил чуть не каждый день, его страшно интриговал весь маленький мир, в который он попал.

В ближайшую субботу, вечером, снова выдались такие два часа, когда не было ни одного посетителя. Frau Амалия, хотя через силу, но поднялась со своего одра и поехала с супругом в «Пальму». Лина, в гладком синем платье, с кожаным кушаком, перетягивающим её тонкую талию, с распущенной косой как в дни её первой молодости тревожно ходила взад и вперёд. Она ожидала Сергея Григорьевича. На прилавке, в первой комнате устроен был чай с холодными бутербродами. Не смея никакими словами, никаким вопросом выразить те неясные, чудные надежды, которые зародились в её сердце при внезапном появлении молодого человека, она только оживала, молилась, плакала, и в то же время ей хотелось и петь, и смеяться. Когда, наконец, стукнула входная дверь, звякнул колокольчик, и газовый рожок осветил высокую, плотную фигуру в военном пальто, Лина едва удержалась от крика восторга и радости.

— А я сегодня только на несколько минут!

Сразу девушка побледнела, и рука её, протянутая для приветствия, упала.

— Я огорчил вас? — он взял обе её руки и ласково глядел ей в глаза. — Бедная вы девочка! Небогата же ваша жизнь радостями, если моё присутствие доставляет вам праздник! Ну, я всё-таки посижу с полчаса: у нас сегодня в обществе врачей интересный доклад, и я обещал быть. Ну, пройдёмтесь по вашему царству! Покажите мне, какие у вас новые экземпляры! — он думал, что Лина по-прежнему обожает зверей, и хотел развлечь её.

Держа за руку девушку, он прошёл с нею в третью комнату.

— Вы помните, я тогда так и не удостоился видеть ваших обезьян? Помните, в субботу, после нашего знакомства, со мной явилась моя матушка, и я помню, она не совсем-таки любезно обошлась с вами. Затем, через неделю я всё-таки урвался и прибежал один, но — тогда меня здесь встретила какая-то мегера, а вы не вышли.

— Если б вы знали, как я тогда плакала… Я ведь вас видела в дверь, а выйти не хотела…

— Ну, вот! И я чуть не плакал, а больше не пошёл к вам. Мне было тоже как-то стыдно и обидно, — не разберёшь эти детские чувства!.. Ну, говорите, что у вас тут нового?

Они стояли возле клетки большого, пёстрого попугая, с четырёхугольным хохлом, который он наставил тотчас при их приближении.

— Какая оригинальная птица!

— Это индейский попугай. В Европе это редкость! Отец первый раз приобрёл такого. Представьте, какая особенность его характера… Говорит только на туземном наречии!.. Совсем не говорит, но индейский попугай до того ревнив, что если привыкнет к человеку, а тот заведёт другую птицу и будет ласкать её, то он умрёт от ревности.

— Этот привык к вам?

— О, да! Он меня очень любит!

— Ну, так я его заставлю умереть сейчас!

И молодой человек, шутя, обнял за талию девушку, прижал к себе, а другой рукой стал гладить по волосам; но тут случилось, не с попугаем, а с Линой такое странное явление, что доктор испугался не на шутку. Голова девушки беспомощно упала на его плечо, тело вдруг бессильно опустилось, и Лина упала в обморок. Посадив её тут же на какой-то ящик, прислонив головою к клеткам, испуганный доктор бросился в другую комнату, захватил горстью воды из аквариума, намочил ей виски, лоб и едва только через несколько минут привёл в чувство.

— Боже мой! Что с вами? Это от ужасного воздуха.

И действительно, воздух показался ему «ужасным» в этом узком пространстве, занятом клетками попугаев и обезьян. Он первый раз серьёзно взглянул на её узкую грудь, прозрачную бледность лица и вспомнил её всегда или горячие, или совсем холодные руки. Усадив её в первой комнате в кресло, на котором обыкновенно тронировала Амалия Францевна, он стал против неё. Лина, сконфуженная до слёз, улыбалась:

— Ради Бога, не обращайте внимания; со мной это бывает теперь очень часто!

— Часто?.. Мне надо будет выслушать ваше сердце! — он нагнул голову, но Лина вся вспыхнув, отстранила его обеими руками.

— О, нет, о, нет! Ради Бога, не делайте этого!

Её мольба, глаза, полные слёз, смущение, произвели на Гарчина неприятное впечатление. Какая-то минутная догадка мелькнула в его уме, но он тотчас же отогнал её.

— Вы часто гуляете?

— Я? — Лина встала, поправляя дрожащими руками растрепавшиеся волосы. — Я почти не гуляю… Вечером одной неудобно, а днём некогда. С отцом или с матерью гулять не хочется…