— Запаслись заранее дамой? Однако это, с ее стороны, большая, но довольно рискованная любезность: она могла остаться совсем без кавалера, если бы ваш поход не окончился так счастливо. Мы, признаться, немножко побаивались за вас и порядком бранили Мальчевского за такую… как бы это выразиться по-нашему? — тенжизнь.

— А по-нашему — просто шалость.

Последние слова оба вставили один по-польски, другой по-русски в ту речь, которую, оставшись вдвоем, повели по-французски.

— Хорошо, что все окончилось благополучно благодаря находчивости маленькой бесстрашной Эльжуни, — продолжал Потоцкий. — Непременно пошлю ей свадебный подарок за то, что она нам сохранили два голоса на сейм. Кстати, вы еще не знаете новости? Радзивилл возвращается на родину. Все ему прощено, имения возвращены… Сейчас приехал сюда любимый его дворский с письмом от него и сообщил нам на словах много интересных подробностей об атом приятном событии.

— Князь Репнин говорил мне, что не сомневается в помиловании князя Радзивилла, если только тот согласится исполнить требования императрицы, а требования эти нелегкие, — небрежно заметил Аратов.

— Ну, ведь и король наш дал такое же обещание.

— И плохо ему будет, если он его не исполнит!

Они дошли до дверей танцевального зала, где воевода остановился, чтобы поделиться со своим спутником новостью, а может быть, чтобы узнать его мнение о ее последствиях, но Аратов слушал его рассеянно и с плохо скрываемым нетерпением; ему было не до Радзивилла и не до его противников и друзей; он внимательно вглядывался в пары, мчавшиеся мимо него в бешеной мазурке, отыскивая между ними ту, для которой торопился приехать сюда до конца бала.

Но между танцующими ее не было, и, убедившись в этом, он улыбнулся. Разве могла она предаваться веселью, зная, что он подвергается опасности лишиться жизни под вражескими ударами, и воображая его себе истекающим кровью? Как он напугал ее вчера рассказами о предполагаемом наезде! Как умоляла она его пожалеть ее, отказаться от безумной затеи, и как она была прелестна в слезах и в отчаянии! Ни за что не обнимала бы она его так крепко и не целовала бы так страстно, если бы не страх потерять его. Она, без сомнения, ничего еще не знает о благополучном окончании затеянного дела.

И, действительно, Розальская ничего не знала и так обрадовалась, увидав Аратова здоровым, веселым и, как всегда, красивым и элегантным, что от счастья чуть не лишилась чувств.

— Осторожнее, сердце мое, мы не одни, — чуть слышно, почти одними губами, проговорил он, раскланиваясь перед нею, и прибавил вслух: — Пани не забыла обещанной мне мазурки?

До утра пировали гости у воеводы. После ужина опять танцевали, невзирая на восходящее солнце, заставлявшее бледнеть огни люстр и канделябров.

Аратов так усердно ухаживал за красавицами, так охотно осыпал комплиментами каждую из них, что если бы даже всем было известно о его отношениях к Розальской, то об этом давно забыли бы, так искусно прикидывался он влюбленным во всех хорошеньких женщин, которых в ту ночь в замке киевского воеводы было особенно много.

Протанцевав с Юльянией обещанную мазурку, он, по-видимому, совершенно спокойно уступил ее пану Длусскому.

Тот не отходил от нее, за ужином сел рядом с нею, чтобы прислуживать ей и пожирать ее глазами, нашептывая ей нежности, на которые она отвечала одобрительными взглядами и улыбками. Юльяния была так счастлива, что всем готова была улыбаться. По временам ее глаза встречались с глазами Аратова, сидевшего наискось от нее между двумя нарядными женщинами, которым он расточал свое внимание настолько щедро, насколько это было возможно в промежутках между едой и питьем, и тогда тонкий наблюдатель, может быть, заметил бы, какою глубокою страстью загорались глаза очаровательной вдовушки; но на ее счастье таких наблюдателей тут не было: все были в опьянении от танцев, любви, вина и честолюбивых замыслов.

Улучив благоприятную минуту после ужина, Юльяния подошла к пани Анне, с посланцем князя Радзивилла удалившейся в растворенную в сад дверь балкона, и попросила у нее позволения уехать домой.

— Разве ты не переночуешь в замке? — спросила ясновельможная, устремляя на свою любимицу пытливый взгляд. — Твое место рядом с моей спальней никем не занято, — прибавила она, ласково оправляя пряди развившихся волос молодой женщины.

Юльяния стала жаловаться на усталость и на хозяйственные распоряжения, требующие ее присутствия дома рано утром. С хуторов должны были приехать дозорцы за распоряжениями, задерживать их нельзя, в виду горячего времени для полевых работ, без нее эконом не будет знать, что делать.

— Вот она у меня какая хозяйка, пане! — обратилась жена воеводы к Длусскому. — Поезжай, если уж так нужно, но завтра прошу непременно явиться к концерту, — прибавила она, ласково дотрагиваясь пушком своего веера до раскрасневшейся щечки вдовушки, и, снова повертываясь к Длусскому, который не в силах был оторвать очарованный взор от красотки, сообщила, что пани Розальская сделала большие успехи в пении.

— А далеко живет пани? — спросил Длусский, у которого при одной мысли расстаться с предметом своей страсти больно защемило сердце.