Простившись с Хакахау, мы подошли к Хакахетау; долины были так же схожи между собой, как названия. На берегу нас встретил тот самый матрос, который жаловался на спину. Вид у него был весьма бодрый, в руках он держал целую охапку всяких трав. Если верить его словам, они оказались настолько чудодейственными, что ему было достаточно поспать на траве, чтобы поправиться. Но я подозреваю, что его вылечило жаркое солнце. Разумеется, я промолчал о своих подозрениях: вера помогает исцелению — зачем же вредить человеку.

Еще сотня мешков кофе перекочевала в трюмы шхуны. Суперкарго снял ярче тропического солнца. Закупочная цепа была двадцать пять таитянских франков за килограмм, и, хотя кофе при поджаривании теряет в весе, фирма могла надеяться на изрядную прибыль, так как в магазинах Папеэте платят около семидесяти франков. Впрочем, на копре тоже неплохо зарабатывают: разница между закупочной и продажной ценой составляет около полутора франка на килограмм. Нe так уж много? А если учесть, что шхуна забирает сто шестьдесят тонн? На одной копре за рейс можно заработать двести сорок тысяч франков. В действительности доход еще выше, ведь почти все островитяне тратят вырученные деньги на той же шхуне, платя за покупки на сорок процентов больше, чем в Папеэте. Добавим еще, что шхуна никогда не выходит из Папеэте с пустыми трюмами. Возят лес, цемент, кровельное железо и прочие необходимые материалы, за доставку которых заказчикам приходится платить втридорога. Владеть шхуной, ведущей торговлю на Маркизских островах, — все равно, что владеть золотым прииском.

Новый миссионер был куда либеральнее своего предшественника и разрешал всем желающим делать покупки на шхуне. Правда, он все время держался поблизости и присматривал за своими прихожанами. Когда кончилась погрузка и были завершены сделки, он даже пересчитал всех, потом во главе флотилии лодок с балансирами вернулся на берег. В руке у него был не посох, а багор, как и надлежит настоящему полинезийскому пастырю…

Медленно ушли за горизонт причудливые скалы Уапу; свежий зюйд-ост увлек нас к ближайшему острову Уа-Хука. Была суббота, весь следующий день нам стоять на якоре: у островитян выходной день! (В Полинезии особенно ревностно блюдут правило о воскресном отдыхе). Но раз выходной день — значит, праздник, а какой же праздник без обильного угощения! К счастью, мы были недалеко от одного из знаменитых птичьих базаров Маркизского архипелага, и капитан повел шхуну туда.

Над морем метров на двадцать возвышалась плоская скала. Полкилометра в длину, столько же в ширину, ровная, как пол. Как на нее взобраться? Мы обошли островок кругом, и всюду я видел только отвесную стену, о которую вдребезги разбивались валы.

Став на якорь с подветренной стороны, метрах в ста от берега, капитан велел спустить шлюпку. Матросы побросали в нее ведра и бидоны для яиц, боцман захватил веревку. На веслах пошли к берегу. Где же птицы? Я приметил в воздухе всего нескольких чаек, но матросы заверили меня, что наверху я увижу столько, сколько не видел за всю свою жизнь. Долго искали мы подходящее место, наконец высмотрели карниз примерно на высоте трех метров над водой. С него можно было карабкаться дальше.

Три матроса держали стоймя весло, на которое очень ловко влез юнга. Улучив миг, когда шлюпку подняло на волне, он с весла прыгнул на карниз. Теперь оставалось только бросить ему веревку и зачалить шлюпку. Хотя карниз был узкий, на нем уместились еще два матроса. Чуть выше начиналась расщелина. Обвязав веревку вокруг пояса, юнга встал на плечи товарища и осторожно полез вверх. Вдруг он сорвался и шлепнулся прямо в воду. Но матросы были начеку, быстро выловили паренька, и он, весело смеясь, полез снова. Через десять минут юнга стоял на краю плато.

Остальным уже было легче. Я находился в числе замыкающих и чуть не сорвался вниз — так энергично меня атаковали на краю плато сердитые чайки.

Туча птиц, чем дальше, тем гуще! Крики чаек слились в оглушительный хор. Я чувствовал себя так, словно очутился в кипящем котле. Тут ни глаза, ни уши не выдержат… Вдруг я ощутил, что ступаю по чему-то липкому, скользкому. Посмотрел вниз — ноги вымазаны в гоголе-моголе, причем красном. Тысячи, если не сотни тысяч яиц образовали сплошной белый ковер, на котором кровавыми дорожками обозначились следы наших ног.

Покружив у нас над головами, птицы успокоились и сели поодаль. Теперь можно было без помех собирать яйца. Ведро за ведром спускали мы на веревке в шлюпку, и скоро вся тара была заполнена. Пришла очередь птиц: вооружившись длинными шестами, матросы атаковали их. Шесты вертелись в воздухе, точно мельничные крылья, и чайки десятками падали наземь. Оставалось только добивать их. Меньше часа нам понадобилось на то, чтобы до отказа нагрузить лодку яйцами и птицей. И на кого же мы были похожи! Сами словно огромные птицы: с ног до головы в гоголе-моголе, на который густо налипли перья!

Степенный кок невозмутимо принял груз и сложил в кладовку. А нам в награду приготовил добрый омлет: бросил на огромную сковороду сотню-другую яиц, раздавил их руками, кое-как выловил скорлупу и поставил сковороду на огонь. Приметив, что яйца далеко не первой свежести, я отказался от своей доли омлета. Но художник тщательно отобрал дюжину отличных яиц и приготовил превосходную яичницу, которую я с удовольствием съел, несмотря на ее розовый цвет.

После плотного завтрака мы немного вздремнули, чтобы набраться сил для следующего рейда в грот, населенный омарами. Он расположен в северной части островка, и вход в него настолько мал, что сперва я его не заметил. С острогами в руках мы пробрались внутрь и зашагали по пояс в холодной воде.