— Раз мне не удалось удержать вас, вы мне ничего не должны, — сказала поэтесса и протянула ему листочек.

Наконец-то он был в его руках. Бумага была тонкой, и сквозь нее просвечивало какое-то темное пятно, в тот момент он не мог определить, что это было.

— Вы можете идти, — добавила Анна Моралес с долей высокомерия.

Он хотел развернуть листочек, но она резко оборвала его движение:

— Сделайте это в другом месте.

Она повернулась к нему спиной и пересекла зал, исчезнув за дверью в глубине комнаты. Он едва различил сиамского кота, который проследовал за хозяйкой с кошачьим проворством.

Не важно, показалось ли все это или произошло в действительности: листочек бумаги пульсировал в кармане моей рубашки, напоминая о своем явном присутствии. Это биение требовало, чтобы я развернул его немедленно. Чего я ждал? Поэтесса удалилась, а никто из ее гостей не стал бы настаивать, чтобы я исполнял ее приказания. Но, сообразно со свойственными ему реакциями, чем скорее ему хотелось что-то сделать, тем спокойнее он становился: такому спокойствию позавидовал бы сам Ипполит Мора, если бы знал о нем. И что же он предпринял? Он не стал тут же уходить. Спокойно и церемонно он простился с гостями с выражением нескрываемой насмешки на лице, чувствуя в кармане беспокойную пульсацию листка. Как настоящий английский лорд, он выразил благодарность за то, что они согласились на его присутствие на поэтическом состязании. Я пожал руку нескольким участникам вечера с такой элегантностью, которую они, впрочем, возможно, и не заметили — выпитый ром начал оказывать на них свое летальное действие. Я взял пакет, спрятанный под стулом, и ушел с вечеринки, на которой никто так и не догадался о его содержимом.

За ним закрыли дверь на два оборота ключа. Этот презрительный звук за его спиной обострил чувство страха, что его обманули, что на листочке нет номера телефона и он не сможет вернуться, чтобы узнать его, что все это было заранее спланированной хитростью поэтессы и темное пятно было просто пятном, насмешкой, словом, непристойным изображением. Внезапно остановившись, он вынул листок и развернул его. Счастье обуяло меня, как только я убедился, что не был обманут. На листке был написан номер телефона. Пятно оказалось ложным: номер был написан толстым черным косметическим карандашом, который Анна Моралес, возможно, использовала для подводки глаз. Я положил листок, как предмет культа, обратно в карман своей индийской рубашки. Расстегнув брюки, он поудобней расположил в трусах свой орган, тщательно заправил рубашку и застегнул брюки. Из-за двери снова зазвучало то же болеро. Возможно, поэтесса, исчезнувшая, как свергнутая с престола королева, вернулась из ссылки, чтобы запереть за ним дверь и начать танцевать с гостями своего привычного круга. Прыгая от радости, он спустился по лестнице. На улице встретил своего редакционного коллегу. Накинувшись на него, он начал кричать:

— С чего ты взял, что Мора придет в этот притон? Он уже много лет там не появляется, ты, кидала.

— Как, разве Мора не был там главным? — улыбаясь, поинтересовался приятель. — Кончай со своими глупыми шутками.

И редактор, пытаясь выкрутиться из неприятной для него ситуации, спросил с намеком:

— А как тебе поэтесса?

— Старая эротоманка. Довела меня до эрекции, прижимаясь ногой.

Редактор расхохотался:

— Как ногой? У нее же протез, и рука ненастоящая, и глаза стеклянные… Какой же ты рассеянный! Ты возбудился от реквизита, недостойного старой дамы Клары Цаханасян [12] в городе Обжорства… Тебе вредно встречаться с этой малышкой актрисой.

— Тебе во всем видится театр. — И он победоносно извлек из кармана листок. — Отгадай, что это?

— Счет из китайской прачечной?

— Представь себе — это телефон Моры.

Приятель воспользовался ситуацией, чтобы замазать свою оплошность:

— Вот видишь! Я направил тебя туда, где ты смог получить нечто нужное. — Казалось, он хвастался, довольный собой. — А потом, посмотри на меня, я весь взмок, пока бежал сюда, чтобы сообщить тебе грандиозную новость. Мора болен.

— Тебе сообщили об этом те же, кто меня подставил?

— Нет, на этот раз источник достоверный. Раз у тебя есть его телефон, ты сам сможешь в этом убедиться.

Остаток ночи он провел без сна. Он бродил из угла в угол, не гася свет, нетерпеливыми шагами человека, который жаждет, чтобы ночь поскорее кончилась и наступил рассвет. Он взбивал подушки и поправлял простыни на кровати, на которую даже не присел. Пару раз он зашел в туалет, чтобы опорожниться слабой струйкой. Взглянув на себя, он проговорил:

— Ты возбудился от протеза священного монстра. — И спрятал бесстыдное животное.

Он вышел на балкон, стояла уже глубокая ночь. Он облокотился на перила и, как бы играя, перекладывал священный листок из одной руки в другую, разворачивал его, притворяясь, что пытается заучить номер телефона, который на самом деле давно уже повторял наизусть по нескольку раз, чуть ли не напевая его. Затем он отрывал глаза и глядел в неподкупную, непокорную ночь. Он ничего не мог сделать, чтобы ее абсолютное господство наконец закончилось.

Над крышами обветшавших, выцветших, грязных, полуразрушенных зданий в привычное время наступит утро. Сидящие на крыльце полуночники, осипшие от выпитого или от бессонницы, переговаривались и время от времени гоготали. В пиццерии напротив желтоватым светом горела лампочка, оповещая, что заведение еще открыто. У двери стояло припаркованное велотакси, «паланкин», так его называл персонаж одного из романов Моры. Он произнес это название, чтобы доставить себе удовольствие воспоминанием о любимом герое.