— Ну, не знаю, — сказал я неискренне.

— Так ты ж дослушай, — оживился Александр и царапнул пол копытом. — Кроме этого (он показал глазами на сумку), мы увеличим роялти. И главное…

Сердце замерло. Впереди таилось неведомое. Чемодан был второстепенной приманкой. За пещерой Аладдина ждала тройная пещера Аладдина.

— Главное — дом в Юрмале! — сказал менеджер.

Издательство «Мост» и лично Александр Иванов невозможно любят мое творчество. Для меня арендован особняк в деревне. Свежий воздух, тишина, вид на реку. Селянки пасут коз. Это не расточительность, а трезвый расчет. Иванов видит опасности, которых не видят молодые литераторы, такие, как я. Заполучив чудо-портфель, я побегу скупать недвижимость. И придет беда. Я утону в ремонте пятикомнатной какой-нибудь рухляди. Растрачу себя на кафель, краску, паркет, сантехнику, шпатлевку. Изойду на ненависть к электрикам и стрельбу по прорабам. Через полгода вымотанный, нищий и злой, усядусь писать. Не ради творчества, а от голода. И вместо изящного романа настрочу социологическую диссертацию о жизни молдавских штукатуров. Читатели отметят, как усох мой слог, и отвернутся. И все. Конец. А нам важно не замедлять бег строки. Иванов спросил, много ли написано за последний год. Я сделал многозначительное лицо и очертил округлый жест, означающий что угодно.

— Нам нужен роман средней упитанности, восемьдесят тысяч слов. Пятьсот тысяч знаков, примерно, — сказал Иванов.

Я важно кивнул. У меня и половины не было. После редакции текст похудеет вдвое. Писать — это значит сокращать, говорил Чехов. Для литературы сокращения целебны, вот только мне сокращать нечего.

— К сентябрю успеешь? Хотя бы полуготовое, показать редакторам? — спросил Иванов. Я обещал успеть. С новым портфелем жизнь казалась простой и светлой. Деньги страшно разжижают мозг.

Мы уговорились встретиться в сентябре. Дети домучают учебный год, отправятся на лето к бабушке. Кот тоже поедет, одиноко воя в багажнике. У него нет выбора. У нас никто не спорит с бабушкой, все грузятся и пылят навстречу свежим ягодам и помидорам. Бабушка — это вам не добрый Зевс, все ее слушаются.

Три месяца я буду жить один. В отдельном доме. Вставать не очень рано, пить какао, писать тысячу слов в день, обедать, гулять. Потом сиеста и снова работа до ночи, редактирование. В таком писательском раю можно вымучить что угодно. Если к тому же телефон отключить, — не только роман, живую материю воссоздать можно из воды и молний. Тем более с видом на реку и коз.

Мой благодетель проглотил кофе, стрельнул желтым глазом за окно и выдал записку с телефоном и адресом.

— Дом в закрытом поселке. Юрмала. Адрес — улица Променадес, пять. Оформлен на Александра Иванова. Менеджера зовут Ирина, скажешь, что от меня. Она выдаст ключи, покажет, расскажет, обнимет, почешет пузик. Все. Если конура понравится, когда-нибудь сможешь выкупить. Потом. С пятой книги. Там, правда, пастораль. Приличные, скучные соседи…

Вот так, тихо и ласково, работают современные работорговцы. Полная анестезия, никакого дискомфорта. Наоборот, Александр Иванов казался ангелом с переливчатым нимбом. Хотелось расцеловать его в глаза и щеки, как бассет-хаунда. Не читая, я подписал новый договор и сунул записку с адресом в бумажник.

Моя хрущевка — сорок семь метров, полторы комнаты. Крыша течет, стена промерзает, на лестнице ночуют бомжи. Иногда хорошие, а иногда нагадят и сбегут. С другой стороны, предыдущая квартира была еще хуже. Помесь собачьей конуры и скворечника. Не квартира даже. Комната, она же и кухня, на втором, последнем, этаже деревянного барака. Лестница почти веревочная. Пятнадцать черных, никогда не освещенных ступеней казались северным склоном Эвереста. Нетрезвому человеку взобраться почти невозможно. Жильцы соседней квартиры, муж-дурак и жена-графиня, часто ночевали прямо в подъезде, у входа. Во всем доме только эта соседка всегда возвращала латик, одолженный на пузырь. Может, и правда графиня, кто ее знает.

Сортира в той квартире не было. Дом строили до революции. Ранние, начала прошлого века, пролетарии не считали за труд сбегать в будку на заднем дворе. Будка тоже была ровесницей революции. Страшная, дряхлая, тонкий настил над пропастью в нехорошую бездну. Доски опасно прогибались и трещали, никаких посиделок там не хотелось. Вбежал — выбежал. Когда и с кем произойдет беда — никто не знал. Было понятно лишь, что однажды случится. Поздние гости после глиссандо по лестнице выходили во двор, а там черные кусты, похожие на маньяков, серая тропа и эта будка, дверь в иные миры.

Мне до сих пор снятся сны, в которых я живу большой совой в дупле на дубе и писать бегаю в соседний лес. Я хоть и сова, а летать не умею даже во сне. Возвращаюсь — дуб вырос. И стою под дождем, и не знаю, как взобраться. С другой стороны, в той квартире была дровяная печь, источник ароматной двуокиси углерода, сказочный очаг.

В хрущевке полный кран горячей воды, санузел — уютная библиотека. Соседи снова алкоголики, но культурный уровень выше. Если отдубасить самого горластого, обретешь авторитет, будешь указывать, кому под каким кустом валяться можно.

Мне не нравится Юрмальский пафос. Добровольно к этим мажорам я бы не переселился. Но Люся назвала меня нищебродом. И все любимые маргинальные мелочи — вид из окна на пьяниц, сирень, продавленный диван, кот наглый и умный, омлет в щербатой тарелке — все стало родным и жалким. Юрмала показала бы, кто из нас двоих мужик, Люся или я. На миг стал слышен даже скрип ее зубов — признак удушливой зависти.

На следующий же день я уволился из домоуправления. Напрасно ругалась женщина с новой ванной. Тщетно махал кулачищами мужчина с текущим унитазом. Я всем объяснил, что никогда больше не возьмусь за трос с ершиком. Для верности продал навсегда полный сарай прекрасных инструментов. Вместе с сараем. Пошел и приобрел кабинетный стол, такой просторный, что можно сажать некрупные самолеты. Купил лампу, как у Мюллера в фильме про Штирлица. Настенные часы купил, чайник и новое кресло, чтобы кот мог драть вату из него, не сдерживая себя и не экономя. Еще купил книгу «Как написать гениальный детектив». Последним штрихом стал синий халат, удивительно мягкий. И только потом я вспомнил, что везти это добро мне некуда. Пришлось превратить старую свою квартиру в декорации спектакля про взрыв на мебельном складе.