— Пойдем! Сфотографируемся вдвоем… Ты пришлешь мне фото. Мне тебя очень недостает. Я люблю тебя, мой дорогой, навсегда любимый человек!

На перроне вокзала Сазонов, глядя в глаза Наташе, тихо, чтобы не слышали посторонние, говорил:

— Знай, Наташенька, я тебя люблю больше жизни!..

— Я знаю и верю, — шепотом ответила она. — Я… тоже… Но сейчас мы расстанемся, очевидно, надолго. Мы, возможно, сменим базу. Где она будет — не знаю. Но ничто и никто не затмит тебя! Я клянусь, что люблю тебя! И знай: чувство, которое живет во мне почти с первых наших встреч и которое растет день ото дня, иссякнуть в разлуке не может. — Наташа ласково коснулась его щеки.

Сазонов стоял на платформе, Наташа — в коридоре вагона, около открытого окна. Он поймал ее руку.

— Проклятая война! С этой минуты мы должны бы никогда не разлучаться. А не выходит!

— Игорь, я готова ждать сколько угодно!.. А ты?..

— Неужели ты до сих пор не уверена во мне?! — с упреком сказал Сазонов.

— Нет, уверена… Ты тоже верь мне!

Наташа нерешительно нащупала в кармане плаща серебряный портсигар. Она собиралась подарить его доктору Бокерия, но, подумав, протянула Сазонову:

— Возьми, Игорь, на память обо мне!

Сазонов пристально посмотрел на Наташу, поцеловал ей руку:

— Спасибо, Наташа. — Он, не раздумывая, достал маленький браунинг в светлой кожаной кобуре: — Возьми и ты мой подарок. И знай: я буду беречь в чистоте свое чувство… Я так счастлив!.. И сколько бы ни прошло времени, я буду ждать! Мы обязательно встретимся. Иначе не может быть! Я верю в это. Верю и буду ждать… Жди и ты…

Наташа взяла пистолет:

— Спасибо, Игорь. Это лучший подарок в наши дни!

Переливчатому свистку кондуктора паровоз ответил зычным протяжным гудком.

— Ну, Игорь, все! Теперь попрощаемся. Родной мой… — со слезами на глазах сказала Наташа. — Вдруг навсегда? Нет, не может быть! Мы хорошо повоевали вместе! Мы нашли друг друга… Спасибо тебе за все. Я никогда не забуду те дни и тебя… Не забуду и этих счастливых минут. — Наташа перегнулась, обняла Сазонова и поцеловала его в щеку, посмотрела в глаза и нежно поцеловала в губы.

Поезд тронулся.

— До свидания! — прошептала она.

— До свидания, радость моя.

Неотрывно глядя на дорогого ей человека, Наташа хотела навсегда запечатлеть в памяти его образ.

Слезы покатились сами собой, теплые и обильные. Она не стеснялась их и, плача, глядела и глядела на Сазонова, и видела в его счастливом и одновременно грустном, но ободряющем взгляде большую муку и большую любовь.

Поезд набирал скорость. Сазонов исчез в суетливой толпе на перроне. Остались только воспоминания и подарок. Вот он. От кобуры пахнет кожей, чуть-чуть духами и табаком…

Батуми остался позади. Ушла в прошлое тихая, мирная жизнь в ласковой семье Бокерия. Вспомнились слова Надежды Семеновны о том, что человеку приходится против воли терять близких сердцу людей, которые обязательно уходят куда-то и многие из них постепенно забываются…

Наташа задумалась. И в ее жизни немало друзей приходило и обязательно уходило… Привязанность и привычка к ним, желание долго общаться с кем-то всегда обрывались обстоятельствами, которые помимо ее воли и желания диктовали свои собственные условия — такие, что с ними нельзя было бороться. И люди с удивительной, почти с размеренной последовательностью сменяли одни других. Воспоминания о них наслаивались друг на друга, причем самые старые становились менее памятными, менее близкими и за туманом памяти меркли и таяли, начинали забываться.

Давно ли, кажется, Надежда Семеновна и Варя заполняли Наташину жизнь, а сейчас их заслонили Кето, Тамара, Отар Ираклиевич, Ксения Афанасьевна, Петре и снова Сазонов… Сейчас его образ затмил всех.

За окном расстилалось море. Железная дорога проходила по самому берегу. А вон там — шоссе, по которому Наташа сегодня ехала с Кето и Тамарой из Реви в Батуми…

Наташа неподвижно стояла у окна вагона наедине со своими мыслями. Заходить в купе не хотелось. Ей было не по себе: в груди — ликующее сердце, в мыслях — суровая неизвестность в будущем.

«Скорей… Скорей к своим, в полк!»

Наташа любила его, как родной дом, гордилась им, привыкла к нему и не мыслила потерять его.

«Война…»

Вспомнилась мать. Захотелось упасть в ее объятия и забыть обо всем…

Долго простояла Наташа у открытого окна, безотчетно наблюдая сутолочную жизнь станций, где останавливался поезд, и шум, ругань и беготня по перрону казались ей театральным представлением.

Вечерний холодок несколько успокоил ее. Она зашла в купе. Ее соседи давно спали. Сбросив туфли, не раздеваясь, она легла поверх разостланной на нижней полке постели и заснула.