Стихотворения (1970–1980)
вернуться

Друнина Юлия Владимировна
Шрифт:

У ПАМЯТНИКА

Коктебель в декабре. Нет туристов, нет гидов, Нету дам, на жаре Разомлевших от видов. И закрыты ларьки, И на складе буйки, Только волны идут, Как на приступ полки. Коктебель в декабре. Только снега мельканье, Только трое десантников, Вросшие в камень. Только три моряка, Обреченно и гордо Смотрят в страшный декабрь Сорок первого года.

В ГОРАХ

Мне на пляже сияющем стало тоскливо, Бойких модниц претит болтовня. Ветер треплет деревьев зеленые гривы, Ветер в горы толкает меня. Пусть в чащобах Не все обезврежены мины — Как на фронте, под ноги смотри… В партизанском лесу, на утесе орлином Я порою сижу до зари. Неужели в войну так же цокали белки. Эдельвейсы купались в росе?.. И отсюда, с вершины, так кажутся мелки Мне житейские горести все. Почему я не знаю минуты покоя, У забот в безнадежном плену?.. А ведь было такое, ведь было такое — Суету позабыла в войну… Что ж опять довоенною меркою мерю Я и радость, и горе теперь? …Знойный город. Могила на площади, в сквере — В партизанское прошлое дверь. Даты жизни читаю на каменных плитах: От шестнадцати до двадцати… Пусть никто не забыт и ничто не забыто — Мне от чувства вины не уйти. От невольной вины, что осталась живою, Что люблю, ненавижу, дышу, Под дождем с непокрытой брожу головою, Чайкам хлеб, улыбаясь, крошу. Потому мне, должно быть, На пляже тоскливо, Бойких модниц претит болтовня. Ветер треплет деревьев зеленые гривы, Ветер в горы толкает меня…

БАЛЛАДА О ДЕСАНТЕ

Хочу, чтоб как можно спокойней и суше Рассказ мой о сверстницах был… Четырнадцать школьниц — Певуний, болтушек В глубокий забросили тыл. Когда они прыгали вниз с самолета В январском продрогшем Крыму, «Ой, мамочка!» — Тоненько выдохнул кто-то В пустую свистящую тьму. Не смог побелевший пилот почему-то Сознанье вины превозмочь… А три парашюта, а три парашюта Совсем не раскрылись в ту ночь… Оставшихся ливня укрыла завеса, И несколько суток подряд В тревожной пустыне враждебного леса Они свой искали отряд. Случалось потом с партизанками всяко: Порою в крови и пыли Ползли на опухших коленях в атаку — От голода встать не могли. И я понимаю, что в эти минуты Могла партизанкам помочь Лишь память о девушках, чьи парашюты Совсем не раскрылись в ту ночь… Бессмысленной гибели нету на свете — Сквозь годы, сквозь тучи беды Поныне подругам, что выжили, светят Три тихо сгоревших звезды…

«Такая тишь, такая в сквере тишь…»

Такая тишь, такая в сквере тишь, Что слышно, как старик вздыхает тяжко. И обнял деда за ногу малыш, Верней, не за ногу — за деревяшку. Он так стоять, наверное, привык, Глазеет он, как, наклонившись низко, Рододендроны влажные старик Кладет неловко возле обелиска — Рододендроны с партизанских гор… Там не был он еще с военных пор, Ему цветы приносят пионеры, Чьи горны заливаются у сквера. Стоянка партизанская, прости — На деревяшке к ней не добрести, На деревяшке не дойти туда — В свои, быть может, лучшие года…

1959–1979

ГЕОЛОГИНЯ

Ветер рвет светло-русую прядку, Гимнастерка от пыли бела. Никогда не была ты солдаткой, Потому что солдатом была. Не ждала, чтоб тебя защитили, А хотела сама защищать. Не желала и слышать о тыле — Пусть царапнула пуля опять. …Побелела от времени прядка, И штормовка от пыли бела. Снова тяжесть сапог, и палатка, И ночевка вдали от села. Снова с первым лучом подниматься, От усталости падать не раз. Не жалела себя ты в семнадцать, Не жалеешь себя и сейчас. Не сочувствуйте — будет обидой, Зазвенит в ломком голосе лед, Скажет: «Лучше ты мне позавидуй!» И упругой походкой уйдет. И от робости странной немея (Хоть суров и бесстрастен на вид), Не за юной красоткой — за нею Бородатый геолог следит…

1979

ШТАБИСТКА

Выплывают опять из тумана Эти дерзкие брови вразлет, И улыбка с грустинкою странной, И форсистых сапожек полет. И защитное строгое платье, И углы локотков и колен — Озорная, с мальчишеской статью, Все сердца захватившая в плен, Всех лишившая в штабе покоя… У моста, там, где бомбы рвались, Над угрюмой нерусской рекою Превратилась она в обелиск… Те штабисты давно уже деды, Но порой, вспоминая войну, То один, то другой В День Победы Отойдет потихоньку к окну. И возникнут опять из тумана Эти дерзкие брови вразлет, И улыбка с грустинкою странной, И сапожек беспечный полет…

1979

ГОЛОС ИГОРЯ

Часть войска князя Игоря была конной — дружинники, а другая пешей — смерды, «черные люди».

«Как волков, обложили нас Половцев рати. Несть числа им, Лишь кони дружину спасут. Ну а пешие смерды?.. Тяжело умирати, Но неужто мы бросим, Предадим черный люд?» Голос Игоря ровен, Нет в нем срыва и дрожи. Молча спешились витязи, Предавать им негоже. Был в неравном бою Схвачен раненый Игорь И порубаны те, Что уйти бы могли… Но зато через ночь Половецкого ига, Через бездны веков, Из нездешней дали Долетел княжий глас: «Нелегко умирати, Только легче ли жить Во предателях, братья?»

1979

«Стареют не только от прожитых лет…»

Стареют не только От прожитых лет — От горьких ошибок, Безжалостных бед. Как сердце сжимается, Сердце болит От мелких уколов, Глубоких обид! Что сердце! Порою металл устает, И рушится мост — За пролетом пролет… Пусть часто себе я Давала зарок Быть выше волнений, Сильнее тревог. Сто раз я давала Бесстрастья обет, Сто раз отвечало Мне сердце: «О нет! Я так не умею, Я так не хочу, Я честной монетой За все заплачу…» Когда слишком рано Уходят во тьму, Мы в скорби и в гневе твердим: «Почему?» А все очень просто — Металл устает, И рушится мост — За пролетом пролет…