Пока год спустя не узнала, что матушка скончалась через два дня после похищения. Когда матушке сообщили о том, что случилось, она, ничего не сказав, вошла в свою юрту и больше уже не выходила.

Итак, судьба Оэлун изменилась, чтобы остановиться в этих степях, в белой юрте, с решительным, бесстрашным и нелюбимым Есугаем.

Оэлун не сразу поняла, что Есугай считался здесь каким-то особенным. Его род, род Борджигинов, вел происхождение от легендарного богатыря, Бартан-баатура.

Вот как, думала она. Я попала к богатырю. Теперь, выходит, я знаю, как эти богатыри выглядят: как разбойники.

Но чем больше проходило времени, чем больше Оэлун слышала об особом происхождении Есугая, тем спокойнее она думала о своей судьбе. Несчастная судьба? Да как сказать, бывает и хуже. Но, значит, ее первое замужество не удалось потому, что она должна была стать женой Есугая и продлить его легендарный род, именно она. Значит, и она избранница. Она тоже особенная. И о ней когда-нибудь сложат легенды.

Оэлун усмехнулась. Легенды. О том, как прекрасный как заря Есугай-баатур полюбил прекрасную, как луна, Оэлун, и отбил ее у злого великана. В одиночку. И что она была ему давно обещана, но злые силы не давали им встретиться. И он их победил. Сам, один.

И никто не будет петь песню, которую Оэлун привыкла напевать за работой, когда рядом никого не было: «Была-жила птичка, невеличка, а всем мила. И жила она одна-одинешенька, без отца и без матери. И пожалели ее добрые люди, и взяли ее жить к себе. Так она жила, пела и радовалась и никому ничего плохого не делала. И полюбила она сокола. И сокол полюбил птичку, и взял ее к себе. И летели они вместе, летели, купались в ветре, и перья их переливались в лучах прекрасной зари. И налетели откуда ни возьмись три коршуна, и погнались за соколом и птичкой. И птичка закричала-заплакала, упросила сокола улетать прочь, чтобы птичке не видеть, как его коршуны растерзают. И улетел сокол, и следа его не осталось в синем-синем небе, и негде теперь искать его.

А птичка досталась самому большому коршуну и живет теперь в его юрте, как ханша. Только плачет иногда птичка, когда видит зарю и небо синее-синее, в котором она когда-то летела с соколом…»

Песня получилась невеселой и очень длинной — ее хватало на много дел.

Когда нежданный путник, случайно заехавший к Есугаю, рассказал о год назад случившейся смерти ее матери, Оэлун ждала ребенка. Все ее горе вылилось в песнях.

— Как жена моя поет! — хвалился Есугай. Он не вслушивался в напевы Оэлун.

…Меркиты сегодня напали на них в отместку за то ее похищение. Что за судьба — стать жертвой тех, кто за тебя мстит…

Но что же за сын родился от Есугая? Темучжин, старший сын. Бросил жену и спасся сам. Даже волки не бросают свою самку, когда ее ранят охотники. Поэтому и сами погибают. Волки, дикие звери, которые плодятся изволением Неба и Земли…

Оэлун увидела, что Борте нет с ними только когда опасность миновала, и они остановились, оказавшись довольно глубоко в лесу. «Борте отстала!» — тревожно сказала она Темучжину. «Нет, — сказал он сухо, — не отстала». Сын своего отца. Тем владела жажда обладания. А этим что? Трусость?

Они медленно поднялись на вершину холма, чтобы видеть долину. Они увидели, как едет возок Хоахчин, как он останавливается, — что у них случилось? — как показался отряд меркитов, а Хоахчин еще разговаривала со спрятанной Борте — молодец, сообразила. Оэлун поняла, что две женщины думают, как им быть, но от их решения уже ничего не зависело: отряд, пока невидимый для них, возвращался этой же дорогой. Все. Теперь Борте, Хоахчин и кто-то еще, кажется, вторая жена Есугая, останутся у меркитов. Темучжин трусоват, да и в одиночку он не пойдет же на целое племя. А кто им будет помогать, кому они нужны? Только что род знатный. А так — ни власти, ни богатства, ничего нет. Да откуда им и взяться у вдовы с пятью детьми. Старший, хоть и взрослый, да что толку. Жену, и ту не смог защитить. Оэлун сплюнула от досады.

— Посмотрите там, уехали они? — кивнул Темучжин братьям, Хосару и Бельгутаю. — Давайте, спускайтесь! — Братья не двигались с места. — Чего стоите? Меркиты уехали или нас ждут, возвращаться нам, нет?

Хасар хмыкнул.

– Что, уже можно?

Он с вызовом смотрел на Темучжина. Солнце садилось. Они стояли на поляне.

В глазах братьев была насмешка. Оэлун поняла, что сейчас будут сказаны слова, которые все изменят.

— Помолимся, — спокойно сказал Темучжин.

От неожиданности никто не ответил. Темучжин начал молитву. Он молился Бурхан-халдуну, на котором они нашли свое спасение. Этот холм приютил их, защитил, видел их в минуты величайшей беды.

— Так пусть Бурхан-халдун хранит нас всегда, пусть он будет свидетелем наших лучших минут. Пусть он видит, как нами гордятся наши дети и внуки…

Темучжин говорил, и братья слушали его, повторяя его слова. Оэлун не слышала ничего прекраснее этой неожиданной молитвы. Она даже забыла, что совсем недавно думала о Темучжине. Она следовала за ним, за его мыслями.

Договорив, Темучжин трижды три раза поклонился горе. Оэлун посмотрела на младших сыновей. Они не отрывали глаз от Темучжина. Они ловили каждое его движение. Они готовы были слушать его и идти за ним.