Орлов Анатолий Михайлович
Шрифт:
Спасибо, освободитель мой.
Но не нужно было делать этого.
Они тоже право на жизнь имеют.
Да и привык я уже к ним.
Для тебя это просто корм, звено пищевой цепочки, а для них — жизнь.
И с жизнью этой ты беспощадно расправился…
И соловей перестал петь
Заросли бузины в окружении высокорослой крапивы, — любимое место певчих птиц во дворе.
На кустах бузины они поют.
На кустах бузины сочными ягодами кормятся.
Средь кустов гнезда вьют.
Не просто вьют, но и защищают их самоотверженно.
Приблизился к одному из кустов — а на меня стремительно птичка летит, и сворачивать не собирается.
Камикадзе, да и только!
Пришлось уворачиваться мне.
Сделал еще несколько шагов — новая попытка тарана.
А я не дрогнул.
— Взыграло самолюбие.
Едва не касаясь щеки крылом, птичка круто уходит в сторону.
— Ну, голубушка, на мякине не проведешь меня!
— Знаю я твои хитрости.
— От гнезда стараешься увести.
В кустах наверное подружка на гнезде сидит.
Дай-ка посмотрю…
Посмотрел…
Сидит…
Вернее, сидела…
Увидела меня, испуганно пискнула и улетела, сверкнув огненной шейкой.
В этот сезон пение соловья-красношейки я уже не слышал.
Пара сменила местообитание.
И не вернулась больше.
Шарообразное гнездо из стебельков и веточек сиротливо провисело все лето.
Осенние ветра скинули гнездо на землю.
Я поднял его. В нем все еще лежали птичьи яйца.
Только были необычно легкими.
Через аккуратные отверстия из них кто-то высосал содержимое.
Такое же отверстие на донышке гнезда.
Наверняка это отобедала землеройка.
Вот до чего может довести праздное любопытство.
Зеленый дятел обиделся
Последние годы от дятлов житья не было.
Целыми днями по простенкам стучали.
И маленькие острокрылые, размером с воробья.
И большие острокрылые, и пестрый дятел…
В народе примета есть: стучит в дом птица — горе жди.
И хотя в приметы мы не верили, горе не обошло дом.
У меня умерла мать. У жены — сестра.
Одним словом, невзлюбили мы дятлов.
Я даже хотел птичьи домики с деревьев поснимать, в которых некоторые из них гнездились. А их на приусадебном участке с полсотни висело.
Не успел.
Пришла зима, и забыл я о дятлах.
Но за зимой весна приходит.
И снова стук в оконный переплет: здрасьте, вот и мы!
Опять дятел.
На этот раз зеленый.
Бусинками любопытных глаз так и таращится на меня.
«Ох и достали вы меня, стукачи! Одни неприятности от вас».
Выскочил на улицу в чем был. Полено схватил — и в дятла…
Другого результата и быть не могло. Стекло звякнуло, дятел улетел. Только мелькнула в воздухе красная шапочка.
…А летом ремонт я затеял. Два десятка лет дом простоял. Это много для деревянного дома.
Вскрыл облицовку стен. Толь вскрыл, которым стены были прикрыты. Вскрыл и ужаснулся: дом-то сгнил.
Да еще вдобавок оказался изрешеченным муравьями.
Насекомые роем выпадали из полусгнивших брусьев.
Зря, оказывается, гнал я дятлов. Не с плохими вестями летели они к дому, а со срочным сообщением, с предупреждением: болен дом, ремонт требуется.
Не таю я больше зла на дятлов. Не гоню от дома.
Вновь замелькали стайки острогрудых птичек.
Застучал пестрый в макушке ели.
А зеленый, видимо, обиделся.
Улетел навсегда…
Разные мы
Люблю смотреть на сопки, когда на них опускается сумрак.
Зрелище завораживающее.
Смотришь, мультики в голове ни о чем крутишь — полная расслабуха…
А на этот раз расслабиться и не удалось.
Такой же сумрак…
Такие же завораживающие дали…
Но, сверлит что-то затылок, а что — не пойму.
Обернулся, — а метрах в трех от меня лиса стоит.
И, по-видимому, тоже сумеречными далями наслаждается.
Посмотрел на нее, а она дружелюбно хвостом замахала.