Дверь открылась, и на пороге, извиняясь за задержку, появилась Эмине-ханым с чашкой чая. Вслед за ней в кабинет вошла Лале. Осман поднял голову от газеты и улыбнулся дочке, как и положено вернувшемуся с работы любящему отцу.

— Ну-ка, расскажи, что ты сегодня делала? — спросил он и снова вернулся к газете.

— Ничего, — сказала Лале.

Осман вспомнил, что не приласкал дочку. Ему захотелось подозвать ее к себе и расцеловать.

— Маленькая госпожа сегодня получила в школе оценку «отлично»! — сказала Эмине-ханым, остановившись у двери, чтобы посмотреть на встречу папы и дочки и порадоваться их счастью.

— Что же ты не говоришь? — спросил Осман у Лале. — По какому предмету? — Узнав, что по рисованию, слегка нахмурился. — Рисование это, конечно, хорошо, но математика гораздо важнее! Расчет — всему голова. Что у тебя по математике? — И снова заглянул в газету.

Лале сказала, что математики сегодня не было. Тогда Осман спросил ее, где Джемиль, оказалось, что он наверху. Осман поинтересовался, не ушли ли гости, но ответ был известен заранее — с улицы было слышно, как дамы прощаются друг с другом. Уткнувшись в газету, задал еще несколько вопросов, дочь отвечала односложно. «Непременно приглашу немца!» — вдруг сказал себе Осман. Когда Лале уже выходила из комнаты, спросил, что поделывает тетя Айше.

— Она у себя в комнате, плачет.

Настроение сразу испортилось.

Глядя в газету и прислушиваясь к позвякиванию колокольчика в саду (гости остановились у калитки и снова принялись о чем-то говорить с хозяевами), Осман размышлял, что могло так расстроить сестру. Ее еще раз видели с тем скрипачом — теперь Нермин, и Осман в осторожных выражениях попросил Айше, чтобы этого больше не повторялось. Он знал, что если снова случится что-нибудь подобное, сдержать гнев уже не получится. А так не хотелось бы… Осман оторвался от газеты и взглянул на портрет отца. Пожилой Джевдет-бей задумчиво и в то же время весело смотрел на сына со стены и словно говорил: «Вот, дорогой мой, что такое семья. А ты думал, это легко — создать семью и оберегать ее?» Осман вдруг вспомнил о своей любовнице и отвел взгляд от портрета. Но потом, подумав о том, как много он трудился в последние годы, сколько усилий прилагал, чтобы расширить компанию и построить вожделенную фабрику, решил, что может просить себе эту небольшую слабость. Голоса у калитки наконец смолкли, и Осман, прихватив с собой газеты, спустился вниз. Сказал Эмине-ханым, чтобы принесла еще чаю, и вышел через кухонную дверь в сад.

Проводив гостей, женщины снова вернулись под каштан и расположились в плетеных креслах. Подходя к ним, Осман, как всегда по вечерам, с удовольствием принял вид усталого мужчины, жаждущего любви, дружбы и ласки. Каждой улыбнулся, с каждой поздоровался. Потом вдруг пристально посмотрел на мать и отчетливо понял, что представителя немецкой фирмы домой пригласить не сможет. У Ниган-ханым был обычный тоскливый и жалобный вид, но сыну она все же не могла не улыбнуться. Усевшись рядом с ней, Осман сначала никак не мог понять, что же заставило его подумать, что немца нельзя приглашать домой. Но потом, внимательно глядя на щурящуюся Ниган-ханым, начал кое о чем догадываться. Во всех движениях матери, в том, как она проявляла печаль и выражала радость, было нечто такое, что не позволяло даже представить ее сидящей за одним столом с немецким коммерсантом. Это еще больше поразило Османа: он привык гордиться тем, что его мать — дочь паши и выросла в культурной среде. Внимательно, как никогда раньше, наблюдая за Ниган-ханым, за тем, как радостная улыбка на ее лице вновь сменяется выражением усталости от жизни, за тем, как она меняет позу в кресле, как держит чашку Осман понял: то, что для него самого было признаком хорошего воспитания, культуры и богатства, будет вызывать у немца лишь мысли о гареме и прочих занятных «тайнах Востока». Мысль о том, что из-за невозможности пригласить немца домой будет упущен шанс стать официальным представителем немецкой компании, изрядно разозлила Османа. Попивая свежий чай, он слушал рассказ мамы и Нермин о том, что случилось за день. Как всегда, ничего особенного: Ниган-ханым отчитала садовника, Фуат-бей пригласил Османа и Нермин зайти в гости, на Хейбелиаду послали кровельщика, чтобы привел в порядок черепицу, у маленькой Мелек был понос. После рассказа об этом последнем событии все ненадолго замолчали, и Осман понял: думают о Рефике.

Потом Ниган-ханым, словно тоже догадавшись, что означает это молчание, спросила:

— Что он пишет? — и краем глаза посмотрела на Перихан.

— Да все то же. Задержится еще на несколько месяцев, работает над какой-то писаниной. — Осман хотел прибавить в адрес брата еще несколько словечек, но вовремя вспомнил, что рядом Перихан, и пробурчал только: — В такое напряженное время!..

Наступила короткая тишина, потом снова заговорила Ниган-ханым.

— Ладно, а другой? Другой что пишет?

Осман сначала не уловил, кого она имеет в виду. Потом понял, что мать смешала в одну кучу Рефика и Зийю, удивился, но и немного обрадовался. Сразу же укорив себя за эту радость, сказал:

— Тоже ничего нового.

— Тогда я, пожалуй, скажу почтальону, чтобы не приносил нам больше писем от этого рехнувшегося наглеца. Пусть отсылают назад! — решительно сказала Ниган-ханым и посмотрела сначала на Османа, затем на Нермин: согласны ли? Затем махнула рукой и жалобно проговорила: — Ну почему он не возвращается? Ах, Рефик, Рефик, ну чем мы тебя обидели?

«Заплачет!» — думал Осман, глядя на мать. После смерти Джевдет-бея прошел год, все уже привыкли к частым слезам Ниган-ханым, но Осману все равно каждый раз становилось не по себе. Ему хотелось читать газету и наслаждаться запахом липового цвета, спокойно попивая чай, а он вместо этого с тревогой следил за матерью.

Ниган-ханым начала тихонько всхлипывать. Осман беспомощно посмотрел на Нермин, желая сказать ей взглядом, что не находит в доме желанного покоя, но та лишь слегка подняла подбородок — так, словно ей было ведомо нечто неизвестное мужу.

— По дороге к нам Дильдаде-ханым и Лейла видели Айше, — сказала наконец Нермин. — Снова с тем юношей. — Ссутулившись, словно на нее давил тяжкий груз, она взглянула на Ниган-ханым, будто желая показать, что именно по этой причине та и плачет. — Лейла начала говорить, как Айше выросла и похорошела, а потом вдруг словно бы невзначай упомянула об этом скрипаче!

«Вот оно, значит, в чем дело! Вот в чем!» — подумал Осман и резко встал с кресла. Он был взбешен непослушанием и глупостью сестры. Из-за этой девчонки даже дома нельзя найти покой!