Шрифт:
В ночь на 28 февраля по приказу Николая II в Петроград были направлены так называемый Георгиевский батальон и другие воинские части под командованием генерала Н. И. Иванова. Однако путь им был перерезан и им не удалось добраться до Петрограда.
Исторические документы, к сожалению, не дают полного представления о том, в каком физическом состоянии находился в те дни император и каково было состояние его здоровья. Он, как и его отец император Александр III, всегда был сдержан и никогда не говорил о своем самочувствии. Даже его мать императрица Мария Федоровна, как свидетельствуют ее дневники и письма, не была осведомлена о том факте, что Николай в течение последних нескольких лет страдал сердечными болями. Сердечные приступы на протяжении войны случались у него несколько раз, но он не обращался к врачам и только своей жене Александре Федоровне сообщал о своем нездоровье. 26 февраля 1917 года он писал ей из Ставки: «Сегодня утром во время службы я почувствовал мучительную боль в середине груди, продолжавшуюся 1/4 часа. Я едва выстоял, и лоб мой покрылся каплями пота. Я не понимаю, что это было, потому что сердцебиения у меня не было, но потом оно появилось и прошло сразу, когда я встал на колени перед образом Пречистой Девы. Если это случится еще раз, скажу об этом Федорову».
В эти дни Временный комитет Думы, в том числе П. М. Милюков и другие «лидеры», стал уговаривать Родзянко взять власть в свои руки. В эмиграции Милюков писал: «От решения Родзянки зависит слишком много: быть может, зависит весь успех начатого дела. Вожди Армии с ним в сговоре и через него с Государственной думой». Родзянко согласился, и Временный комитет объявил себя властью. 28 февраля Родзянко послал Алексееву и всем главнокомандующим фронтами телеграмму: «Временный комитет членов Государственной Думы сообщает Вашему Высокопревосходительству, что ввиду устранения от управления всего состава бывшего Совета министров правительственная власть перешла в настоящее время к Временному комитету Государственной Думы».
После Февральской революции многие в России задавали себе вопрос: как могло случиться, что в России так внезапно и быстро возникла революционная ситуация?
Поэт Александр Блок 25 мая 1917 года писал: «Старая русская власть опиралась на очень глубокие свойства русской жизни, которые заложены в гораздо большем количестве русских людей, чем это принято думать по-революционному… Не мог сразу сделаться революционным народ, для которого крушение старой власти оказалось „неожиданным Чудом“. Революция предполагает волю. Была ли воля?»
Любопытный материал, раскрывающий картину развивающихся в феврале 1917 года в России событий, содержится в воспоминаниях Н. В. Некрасова, депутата Третьей и Четвертой Государственной думы от кадетской партии, ставшего при Временном правительстве министром финансов и бывшего в 1910–1916 годах секретарем Верховного совета организации «Масонство народов России».
«Рост революционного движения в стране, — писал он, — заставил в конце 1916 года призадуматься даже таких защитников „гражданского мира“, как Милюков, и других вождей Думского Блока. Под давлением земских и городских организаций произошел сдвиг влево. Еще недавно мои требования в ЦК кадетской партии „ориентироваться на революцию“ встречались истерическим смехом. Теперь дело дошло до прямых переговоров земско-городской группы и лидеров Думского Блока о возможном составе власти „на всякий случай“.
Впрочем, представления об этом „случае“ не шли дальше дворцового переворота, которым в связи с Распутиным открыто грозили некоторые великие князья и связанные с ними круги. При этом раскладе предполагалось, что царем будет провозглашен Алексей, регентом — Михаил, министром-председателем — князь Львов, а министром иностранных дел — Милюков. Единодушно все сходились на том, чтобы устранить Родзянко от всякой активной роли».
В последние десятилетия в исторической литературе появилось довольно значительное количество исследований, доказывающих существование накануне февральского переворота в России антимонархического заговора. В заговоре участвовали разные силы, но были и помощники, те, кто хотел быстро «революционизировать» Россию, чтобы вывести ее из войны, тем более что успехи на фронтах свидетельствовали о том, что конец войны был не за горами.
«С наступлением лета 1916 г., — писал в своих воспоминаниях великий князь Александр Михайлович, — бодрый дух, царивший на нашем теперь хорошо снабженном всем необходимым фронте, был решительным контрастом с настроениями тыла. Армия мечтала о победе над врагом и усматривала осуществление своих стремлений в молниеносном наступлении армий генерала Брусилова. Политиканы же мечтали о революции и смотрели с неудовольствием на постоянные успехи наших войск. Мне приходилось на моей должности сравнительно часто бывать в Петербурге. И я каждый раз возвращался на фронт с подорванными силами и отравленным слухами умом.
Можно было с уверенностью сказать, что в нашем тылу произойдет восстание именно в тот момент, когда армия будет готова нанести врагу решительный удар».
5 (18) июня 1916 года войска 9-й русской армии форсировали реку Прут и овладели Черновцами. Успешное осуществление знаменитого Брусиловского прорыва, начавшегося в конце марта, внушило надежду и подняло престиж царского правительства и лично Николая II в глазах союзников.
26 мая 1916 года Николай II писал матери:
«Слава Богу, и по милости Его наши чудные войска проламывают австрийские линии и во многих местах идут вперед. На днях ты, наверное, увидишь в Киеве громадные массы пленных.
Наша поездка в Винницу, Бендеры, Одессу, Севастополь и Евпаторию оставила во мне прекрасное впечатление. Я был чрезвычайно доволен видом наших новых дивизий и одной сербской, из бывших австрийских пленных. Черноморский флот в идеальном виде; нарочно посетил с Алексеем каждое судно, бывшее в бою, и везде благодарил офицеров и команды. Дух там совершенно такой же, как на фронте в армиях — радующий душу».
Действительно, положение на фронтах улучшалось, «успокоение в стране было поражением Думского Блока, пророчившего катастрофу, — писал историк С. Ольденбург. — Блок, тем не менее, решил продолжать „беспощадную войну“ с правительством… А. И. Гучков стоял даже за отклонение бюджета, но члены Государственной Думы на это не соглашались».
Уинстон Черчилль много лет спустя писал: «Мало эпизодов Великой войны более поразительны, нежели воскрешенные и возобновленные гигантские усилия России в 1916 г. Это был последний славный вклад царя и русского народа в дело победы… К лету 1916 г. Россия, которая 18 месяцев перед тем была почти безоружна, которая в течение 1915 г. пережила непрерывный ряд страшных поражений, действительно сумела собственными усилиями и путем использования средств союзников выставить в поле — организовать, вооружить, снабдить 60 армейских корпусов, вместо тех 35, с которыми она начала войну».
Штаб Верховного главнокомандующего на начало марта 1917 года планировал наступление на Румынском фронте. Армия вместе с Черноморским флотом должна была захватить проливы, а на Кавказском фронте появилась реальная возможность коротким рывком пройти к Персидскому заливу, что не очень радовало даже союзников в Лондоне и Париже. Россия, казалось, стоит на пороге победы в жестокой и кровопролитной Первой мировой войне.
По мнению Уинстона Черчилля, Россия в это время была страной непобежденной и как никогда сильной. «Ни к одной стране судьба не была так жестока, как к России. Ее корабль пошел ко дну, когда гавань была в виду. Она уже претерпела бурю, когда все обрушилось. Все жертвы были уже принесены, вся работа завершена. Отчаяние и измена овладели властью, когда задача уже была выполнена. Николай II принял абсолютно самодержавную страну, а когда покинул трон, в России были политические партии и парламент. Соха, правда, к концу царствования не изменилась (хотя импорт Россией сельскохозяйственных машин значительно вырос), зато Россия занимала второе место в Европе по производству самолетов…