— Хороший ход, — произнёс Соло, странно гордясь ею.

Вика вздохнула, немного удрученно, и сказала:

— Сомневаюсь, что фактически могу довести свою угрозу до конца. Я действительно просто ношу оружие, чтобы отпугивать людей.

О, милая. Это не то, что ты когда-либо должна говорить своему противнику.

Она казалась такой невинной, тем не менее, ее противники могли, догадаться об отсутствии у нее злого умысла.

Он освободил ее.

— Я просто хотел привлечь твое внимание.

— Ну, ты привлек. — Она осмотрелась и вложила оружие в ножны. — Но нам слишком опасно разговаривать.

— Я узнаю, если кто-то пойдет этим путем. У тебя будет достаточно времени, чтобы спрятаться.

Тишина, когда она обдумывала его слова.

— Обещаю, — сказал он.

Спустя мгновение, она кивнула.

— Поклянись. Поклянись, что ты останешься. — Он не мог вынести мысль о ней снова уходящей в даль. Не сейчас. — Просто на некоторое время. Пока безопасно.

Она дернула носиком, когда сказала:

— Но я только что сделала это.

— Я хочу слова. Пожалуйста.

— Пожалуйста. Вау. Я не думаю, что когда-либо слышала это слово от другого человека. Не без просьб о свободе, конечно. Ладно, — сказала она. — Я клянусь.

Он ожидал от нее хоть какой либо реакции. И опять же она никак не отреагировала. Ни один мускул не дернулся на ее лице. На нее слова, что ли не производили никакого впечатления?

— Ты выходишь замуж? — Он не хотел спрашивать… фактически ненавидел себя за то, что спросил… но это так. Он не мог забрать слова назад. И не хотел.

— Нет, если я справлюсь, — ответила она, поднимая подбородок.

— Скажи мне, почему…

— Я буду говорить о чем угодно кроме этого, — настаивала она.

Теперь ярость исходила от неё. Ярость и страх, который Соло заметил прежде, он смешался с большим количеством отчаяния и смирения.

Очень хорошо.

— Ты ела? — спросил Соло. Ощущая хрупкость ее запястья, он был обеспокоен так же, как очарован.

— Так как клятва не включала честность, я скажу да.

— Значит, нет.

Ее плечи поникли.

— Я поела. Немного, — призналась она бархатистым голосом.

— Ешь больше. — Соло поднял сумку, которую она бросила ему, и упавшую в сторону во время его прыжка. Порылся внутри и нашел хлеб.

— Я буду в порядке, — уверяла она. — Это тебе, нужно больше есть.

Он услышал голод в ее голосе, и увидел, как она смотрела на хлеб, словно загипнотизированная. Соло догадался, что Вика отдавала ему еду со своей тарелки, вероятно, не желая быть пойманной, беря дополнительную порцию и объяснять для чего.

Едва осознав это, Соло тут же поднес кусок хлеба к ее рту. Только его родители ставили его благополучие выше своего.

Вика покачала головой, от чего длинные пряди вьющихся золотых волос танцевали вокруг нее. Когда это не отговорило его, она отошла назад.

— Сначала ты. Ты восстанавливаешься от ран.

— Я гораздо быстрее восстанавливаюсь, чем ты думаешь.

— Ты определенно сильнее, и быстрее исцеляешься, но никто не…

Соло повернулся.

Вика ахнула в изумлении.

— Твоя спина.

Осталось немного ссадин, несколько шрамов, но кроме этого, кожа была исцелена.

Вика протянула руку и провела пальцем по одному из рубцов. Прикосновение вызвало покалывание, и Соло застонал. Он… он… требовал больше, хотел палец по всему телу, всюду. Такой мягкий, такой нежный. Такой ласковый.

— Ну, я все еще хочу, чтобы ты поел, — сказала она несколько неуверенно, словно контакт затронул ее тоже.

Он заставил себя противостоять ей. Управлять. Соло не был уверен, сколько времени они проведут наедине, но она должна поесть.

Он откусил крошечный кусочек от угла хлеба, потом снова поднёс его к ее рту, убедившись что она откусит на том же месте где и он. Милый маленький укус, показывал едва заметный намек на зубы. Такое невинное действие, но так приятно смотреть.

Румянец окрасил ее щечки, когда она жевала, и глотала.

— Еще, — скомандовал он.

Вика повиновалась.

Он понял: ему нравилась такая жизнь. Понравилось кормить ее и знать, что он помогает ей, даже столь незначительным способом.