— Вот оно как, — медленно закивал Уцуми.

По коридору, беззаботно болтая, приближались две молодые медсестры, прижимая к груди медицинские карты. У обеих налитые молодостью щеки. Обе — толстушки, пышущие здоровьем. «Таким я уже никогда не стану, — подумал Уцуми. — Меня ждут только немощь и смерть». Впервые он почувствовал, что силы покидают его. Он с трудом отвел от девушек взгляд, когда они проходили мимо, и увидел, как побледнел Катагири.

— Доктор, сколько мне осталось жить?

— Около года, — твердо сказал Катагири, глядя Уцуми в глаза.

— То есть сделать уже ничего нельзя, так ведь?

— Ну, это как посмотреть. Есть всякие способы продления жизни.

Уцуми задумался.

— Доктор, если все так, как вы говорите, я больше не буду принимать антираковые лекарства. Не вижу смысла так мучиться, чтобы подольше валяться прикованным к постели.

— Простите меня.

— Да за что? Вашей вины тут нет.

Катагири еще ниже опустил голову.

— Простите, что не могу вам помочь.

— Ну, доктор, прощайте, я больше не приду.

— Нет-нет, этим вы поставите меня в сложное положение. Я бы хотел, чтобы вы продолжали у меня наблюдаться. Возможно, у вас ухудшится проходимость: пища будет застревать в горле. Есть вероятность желтухи. В этом случае я буду вам полезен.

Не говоря ни слова, Уцуми медленно поднялся с дивана. Катагири наблюдал за ним затаив дыхание. Уцуми шел по коридору и чувствовал спиной его пристальный взгляд. Он должен был предвидеть самое худшее с того самого момента, когда ему поставили диагноз «рак». А он почему-то был уверен, что выздоровеет. Оттого, вероятно, что мысли его были только о работе. Уцуми обернулся — Катагири все еще стоял и смотрел ему вслед. Уцуми направился обратно.

— Доктор, я забыл спросить.

— Спрашивайте.

Взгляд Катагири перестал быть настороженным, он смотрел ему прямо в глаза.

— Операция, что вы мне сделали, была бесполезной, не так ли?

— Нет, не бесполезной. Без операции мы не смогли бы определить, какой конкретно у вас рак.

— Ну а если бы, например, я сделал операцию не полгода назад, а сейчас, ничего бы не изменилось, так ведь?

— Ну, я бы так не сказал… — Катагири никак не мог взять в толк, к чему клонит Уцуми.

— Черт! — застонал Уцуми.

Катагири стоял в растерянности, не понимая, что происходит.

— Ладно, доктор. Это я так, о своем.

Уцуми повернул назад. Если все равно не было никакого толку от этой операции, не стоило ее делать. Это ведь из-за операции он упустил жулика, проходившего по делу об ограблении магазина и убийстве. Уцуми снова чертыхнулся.

Уцуми стоял перед центральным выходом из больницы. Раздался резкий звук — открылась автоматическая дверь.

В грудь ударил сильный, холодный ветер. На мгновение он задохнулся и отшатнулся, потеряв равновесие. Неужели он настолько ослаб? Куда подевался здоровый, сильный мужчина, каким он привык быть? Если организм его будет так стремительно слабеть, в конечном итоге придется бросить работу. Меньше всего ему хотелось краснеть от стыда, будучи неспособным как следует выполнять свою работу. Кроме того, он упустил крупного жулика по имени «рак». Ошибка в первичном расследовании. Ошибка в расчетах. Самая большая ошибка в его жизни. К его удивлению, слез не было. Ему не хотелось оплакивать свою неудачную жизнь. Он только с чувством, похожим на смирение, подумал, что так, наверное, и бывает, когда человек умирает.

Он не заметил, как стало смеркаться и на небе появились звезды. Снег вокруг больницы был утоптан. Уцуми запрокинул голову и посмотрел на здание. При дневном свете оно показалось ему замызганным, грязноватым, но сейчас, в огнях и окруженное мерцающим снегом, оно выглядело величественным. Взгляд его скользнул к окну палаты, где умер отец. По крайней мере, он-то собирается умереть в другом месте, не здесь. Нога его сюда больше не ступит, подумал он с удовлетворением. Весь утыканный трубками, его отец умирал двадцать один день — и за это время не смог произнести ни слова. Что может быть ужаснее такого конца?

Подъездная дорожка была очищена от снега — кое-где виднелись черные проталины асфальта. Мороз затянул их тончайшей ледяной слюдой. Покачиваясь, Уцуми шел медленно и осторожно, боясь упасть. Когда он пытался собраться с силами, то начинал задыхаться. Настанет, видимо, время, когда он не сможет передвигаться по заледеневшим дорогам. Но пока он еще способен совмещать свое сознание и свои действия, он собирался работать. Когда и это станет ему не под силу, он бросит работу. Уцуми сам для себя решил, что это произойдет следующим летом. Так ему подсказывала интуиция. А он привык ей доверять.

Уцуми дошел до машины, которую оставил на парковке. Машина промерзла. Холод был такой, что его зазнобило. В любой другой день он бы, сев в машину, первым делом включил печку, но сейчас, клацая от холода зубами, включил радио. Видимо, когда тебе говорят, что дни твои сочтены, ты начинаешь нуждаться в человеческой компании. Блюз, хлынув из колонок стремительным громким потоком, с ног до головы окутал Уцуми. Сидя в темной машине и трясясь от холода, он дослушал его до конца. Это был Стиви Рэй Вон.