Касуми огляделась по сторонам. Белые панельные стены, натертый до блеска пол, большие окна от пола до потолка, за ними — взлетная полоса. На токийских станциях, которыми регулярно пользовалась Касуми, во главу угла ставилась функциональность; внутри мельтешили люди, поднимая невидимую глазу пыль. На платформах повсюду налеплены комки жвачки, тут и там темные липкие пятна от пролитых напитков. Грязно и шумно. Но Касуми так больше нравилось. А здание аэропорта ничем не пахло и было слишком светлым. Касуми боялась, что в какой-то момент утратит чувство реальности. Если бы не семья торопыг, она сама, возможно, не осознала бы, что двигается.

Касуми поправила нейлоновую сумку на плече. Хотя она приехала всего на три дня, сумка была довольно большой. На то были причины. В сумке лежали новая одежда и обувь для Юки. На следующий день после съемки передачи и звонка из Отару Касуми пошла в магазин и сделала покупки.

Юка любила зеленый цвет. В то утро, когда она исчезла, на ней были зеленая футболка, белые шортики и черная кофта. Поэтому Касуми остановила свой выбор на футболке оливкового цвета и джинсах. Обувь — черные кроссовки. Носовой платок с котенком Китти и обруч для волос, в шотландскую клетку. В душе ее лихорадочно боролись два чувства: надежда (а вдруг!) и осторожность (как оправиться в случае разочарования?). И кроме того, в каком-то другом измерении потихоньку росло еще одно решение.

Вчера вечером Риса, получив от матери одежду точь-в-точь такую же, какая была куплена для Юки, кружила по комнате в новых черных кроссовках и с обручем на коротких волосах, приговаривая: «А у меня наряд, как у Юки!» Вдруг лицо у нее стало озабоченным:

— Мамочка, а если эта девочка окажется не Юкой, что же будет с одеждой?

— И правда, что же будет с одеждой?

— У меня такая уже есть, мне больше не надо.

— Хм.

— Не выбрасывать же.

Касуми рассматривала обруч — согнутый в дугу кусок пластика для детской головки, намного меньшей, чем у взрослого человека. Ободок целиком умещался у нее на ладони. Неужели детская головка такая крошечная? Касуми невольно бросила взгляд на Рису. Рисе было всего шесть, так что головка у нее была еще меньше. Касуми не могла реально представить себе размеров девятилетнего ребенка. Как бы она ни молила о том, чтобы Юка оказалась жива, представить себе, насколько дочка подросла и как изменилось ее тело, она не могла. Просто потому, что ей не пришлось растить ее до девяти лет. Касуми растила в своей душе бестелесного ребенка-призрака.

— Может, и выбросим.

Касуми сама удивилась, произнеся это. Риса, уже потеряв интерес, уткнулась в телевизор и не слышала, что сказала мать. Успокоившись, что дочка не слышала ее слов, Касуми убрала обруч в бумажный пакет. В разговоре с ней Асанума сказал, мол, вероятность того, что девочка из Отару — Юка, очень мала. «Информация эта, как всегда, фальшивка. Не советовал бы вам особо надеяться», — сказал он. Услышав эти слова, Касуми в душе заколебалась.

Если девочка окажется не Юкой, может, ей самой стоит исчезнуть, как исчезла Юка? Раньше ей такого и в голову не приходило. А что, если это и есть та самая «перемена», о которой говорил Огата?

Внутри Касуми жила убежденность, что для благополучного возвращения Юки домой они должны оставаться в Токио. Они должны быть как бакен, что мелькает посреди водного пространства, раскачиваясь на волнах. Расклеивая объявления в доме, где они раньше жили, в детском саду, куда ходила Юка, она хотела любыми способами дать Юке знать, где они, на случай, если девочка вернется. Но теперь оставаться в Токио и ждать было нечего. Нужно жить и искать Юку на Хоккайдо, там, где она исчезла. Эта внезапная идея, ловко проскользнувшая сквозь щелочку ей в душу, никак не шла у нее из головы. Касуми знала, что с ней происходит: она больше не могла жить в вечном напряжении, дожидаясь Юку.

Но была еще Риса. Взгляд Касуми остановился на девочке, ставшей ее единственной дочкой. Риса, вооружившись пультом от телевизора, переключала с канала на канал. Умело отлавливая любимые ролики, она беззаботно подпевала героям рекламы. Дитя — побывавшее младшей сестрой, а теперь ставшее единственным ребенком в семье. Бедная девочка, которой все время приходится терпеть из-за исчезнувшей старшей сестры. Но у Рисы были силы это пережить.

Если Касуми решит исчезнуть, значит, ей придется бросить своего ребенка. Сможет ли она бросить Рису? Сможет ли она ради пропавшего ребенка бросить другое свое дитя? Бросить не ради Юки, а бросить ради себя, женщины, у которой пропало дитя, подумала Касуми и содрогнулась от этой мысли.

Она вспомнила слова Асанумы «как аукнется, так и откликнется». Искали ли ее, сбежавшую из дома свою единственную дочь, родители, как искала она Юку? Искали ли они ее в перерывах между приготовлением кацудона и рамэна? Эгоистка до мозга костей, бросившая родителей, потерявшая из-за собственного предательства ребенка, эгоистка, которая теперь собирается бросить еще одного ребенка и мужа! И такой она была всегда! Ее стремление всегда быть самой собой причиняло столько боли окружающим ее людям. Осознав это, Касуми, кажется, наконец поняла, как Исияма принимал решение о покупке дачи: он впервые в жизни решил отказаться от всего и поступить, руководствуясь лишь своими желаниями. Наверняка это решение далось ему, человеку, которому все в жизни давалось легко, с неимоверным трудом. Сама Касуми, для которой свидания с Исиямой были ее «побегом», в душе не одобряла его решения. А может, просто не верила в Исияму? Побег на Хоккайдо казался ей тогда дезертирством. Теперь она подумала, что снова готовится к побегу. И если ей не удастся сбежать, она перестанет быть сама собой. Эта идея незаметно стала овладевать ею.

Было уже за полночь. Касуми стояла у кроватки Рисы. Лежа на боку, Риса крепко спала с полуоткрытым ртом. У изголовья лежала аккуратно сложенная одежда, такая же, как та, что была куплена для Юки. На подушке валялся обруч. Касуми с нежностью смотрела на дочь — видимо, так и заснула, не сняв тот с головы. Улыбнувшись, она тихонько положила обруч на сложенную одежду. Размеренное, здоровое дыхание Рисы смешивалось с тихим жужжанием кондиционера. Она любит свою девочку, та ей небезразлична. У Касуми стало легче на душе, когда она это осознала.