— Что случилось?

— Мисс Кенвуд?

Он явно тянул время. Полицейский прекрасно знал, кто она. Он всегда завтракал у Грина. Криста почувствовала себя так, словно холодные пальцы дотронулись до ее тела, внутри все оборвалось. Она шагнула навстречу полицейскому.

— Произошел несчастный случай. Ваши родные…

— Они не пострадали? Они живы? — закричала Криста.

Ее мама, отец… Мэри. Они поехали в гости, а Криста осталась дома, потому что у хозяев не было детей ее возраста.

— Случилась беда, — сказал полицейский. — Ваши родители оба погибли. Ваша сестра сидела на заднем сиденье. Она еще жива. И зовет вас. Я отвезу вас туда. Нам надо поторопиться.

— О Боже… О Боже!

Криста бросилась к машине, обхватив голову руками. Потрясение почему-то заглушило всякие чувства к родителям. Но Мэри, маленькая Мэри, которая жива и зовет ее!

Они мчались по бульвару Норт-Оушен, сирена громко завывала.

— Она в порядке? — Кристе казалось, будто ее голос доносился откуда-то издалека.

Полицейский с мрачным лицом смотрел на дорогу.

— «Скорая помощь» уже выехала туда, — только и сказал он.

Солнце спокойно отражалось в гладкой поверхности моря слева от них. Через минуту они будут там.

— Боюсь, что там много крови, — нарушил молчание полицейский.

Тормоза взвизгнули, когда он остановил машину рядом с полицейской машиной, перекрывавшей дорогу. Микроавтобус стоял боком, его перед и одна сторона смяты серебряным «Мерседесом», который вонзился в микроавтобус подобно копью. Две тряпичные куклы сидели на переднем сиденье, как два манекена в телевизионной рекламе ремней безопасности. Разница была только в том, что они были покрыты кровью. Криста прижала руку ко рту. Другой полицейский открыл перед Кристой дверь машины.

— Вылезайте, — сказал он, протягивая руку, чтобы помочь ей.

Криста, шатаясь, выбралась из машины. В голове у нее все помутилось, но она знала, что должна держаться мужественно. Потом она услышала:

— О-о-о! Мне больно!

Это рыдал ребенок. Это кричала Мэри, кричала откуда-то из глубины «Мерседеса», который превратился в гроб. И тогда Криста, оттолкнув протянутую ей руку, метнулась к дыре, которая раньше была окном, и встала на цыпочки.

— Мэри, о Мэри, девочка моя, дорогая, это я! — рыдала Криста, слезы застилали ей глаза, а страх сотрясал все ее существо.

— Криста? Криста! О Криста, мои ноги!

Испуганное личико Мэри виднелось в полутьме сплющенного салона машины. Глаза девочки расширились от боли и ужаса. В лице не было ни кровинки. Одна ее рука была свободна, а вторая погребена вместе с телом под грудой искореженного металла.

— Не волнуйся, дорогая, я здесь! Все будет в порядке. Доверься мне, Мэри. Будь мужественной, как всегда. Это я, дорогая!

— Меня раздавило, — сказала Мэри. — Меня раздавило! Я не могу двигаться!

— Мы вытащим тебя. Они уже едут. — Криста ощутила дикий ужас. Она обернулась и закричала во весь голос: — Помогите! Бога ради, помогите, кто-нибудь! Сделайте что-нибудь!

Она повернулась к сестре.

— О Криста, я люблю тебя! — проговорила Мэри с мудростью, которую обретают дети, чувствуя приближение смерти. — Я так люблю тебя!

— Девочка, дорогая моя, я тоже тебя люблю, так сильно люблю, так сильно!

Крупная слеза появилась в глазу Мэри и стекла, оставив след на ее бескровном лице.

— Я хотела вырасти такой, как ты, — прошептала она и той рукой, которой могла шевелить, дотянулась до Кристы и коснулась ее лица.

Криста позволила литься своим слезам, они как-то смягчали ее потрясение. Она держала ручку сестры в своих руках, прижимала эту влажную и холодную руку к щеке и понимала, что все уже почти кончено. Эти минуты останутся в ее памяти навсегда.

— Помнишь, тогда, у Кеннеди, — прошептала Мэри. — Ты сказала, что нам можно плакать.

— Дорогая моя, тебе не надо разговаривать. Врачи уже едут сюда. Все будет в порядке!

— Поцелуй меня, Криста.

Криста протиснулась сквозь разбитое стекло и припала щекой к щеке сестры. А потом со всей нежностью, на какую была способна, поцеловала Мэри.

— Не покидай меня, Криста, я так боюсь, — прошептала девочка, и Криста почувствовала, как сестра прижалась к ней плечом. — Как когда-то боялась спать в темноте, и ты позволяла мне лечь в свою постель, но не разрешала брать с собой моих кукол.