Шрифт:
Вообще крестьянской поземельной общине, с ее уравнительными тенденциями и властью «мира» над отдельными членами, в России чрезвычайно «повезло»: ее поддерживали, защищали и охраняли все — от славянофилов и Чернышевского до Победоносцева и Александра III. Сергей Витте пишет об этом в своих «Воспоминаниях» [23]:
Защитниками общины являлись благонамеренные, почтенные «старьевщики», поклонники старых форм, потому что они стары; полицейские пастухи, потому что считали более удобным возиться со стадами, нежели с отдельными единицами; разрушители, поддерживающие все то, что легко привести в колебание, и наконец теоретики, усмотревшие в общине практическое применение последнего слова экономической доктрины — теории социализма.
Напомню также, что крестьянские общины в России за сотни лет до этого были насаждены сверху (властями, для фискальных целей — сбора налогов), а вовсе не являлись результатом добровольного объединения крестьян или «коллективистского характера русского народа», как утверждают прежние и нынешние «почвенники» и «государственники», а также «красные» всех мастей и оттенков. На самом деле, по своей сути русский человек и был, и есть большой индивидуалист, а также созерцатель и изобретатель.
Вероятно, главная беда крестьянского вопроса в России начала XX века была в том, что все «передовые» (именно в кавычках) партии (сначала РСДРП, после эсеры и большевики, а затем даже и кадеты) предлагали и обещали отдать крестьянам господскую землю — но если бы крестьяне имели понятие об аграрной статистике и знали бы, что дележка «господских» земель может увеличить их землепользование лишь на 15–20 % (а к 1917 году уже не более чем на 10 %), они, конечно, не стремились бы к ней, а занялись бы возможным улучшением собственного хозяйства и усовершенствованием системы земледелия (при старинной «трехполке» треть земли постоянно не использовалась)
Об этой проблеме писал известный зарубежный историк С. Пушкарев [92]:
Но они (крестьяне) возлагали на предстоящую «прирезку» совершенно фантастические надежды, а все «передовые» (в кавычках) политические партии поддерживали эту иллюзию — поддерживали именно потому, что отъем господских земель требовал революции, а кропотливая работа по улучшению урожайности и технической оснащенности (в частности через развитие на селе кооперации) этого не требовала. Этот прямо обманный, аморальный подход к крестьянскому вопросу составлял суть крестьянской политики всех левых, революционных партий, а затем и кадетов.
А ведь коренная нравственность страны держалась, прежде всего, крестьянством. Наряду с трудолюбием, честь и достоинство составляли ее стержень. И вот, эту основу начала разъедать ржавчина лукавой и обманной агитации левых партий тогдашней России. Конечно, здесь можно было бы рассказать подробнее и о том, что к началу царствования Николая II триада «Православие, Самодержавие, Народность» была не лозунгом, а действительным стержнем крестьянской России, но ограничимся сказанным выше.
Каково было расслоение крестьянских хозяйств к началу XX века? Ленин в одной из первых своих работ «Развитие капитализма в России» (1899) на основе анализа земской статистики по европейской части России (по пахотным губерниям, с преобладанием зернового хозяйства) приводит следующие данные:
• безлошадные крестьянские хозяйства: 27,3 %;
• с 1-й лошадью: 28,6 %;
• с 2-мя лошадьми: 22,1 %;
• с 3-мя и более лошадьми: 22 % [60, т. 3, гл. X].
Правда, в эти данные Ленин не включил статистику по богатому Донскому краю и сделал оговорку о том, что в молочных хозяйствах надо бы учитывать число не лошадей, а коров. К областям, в которых преобладающее значение имели не зерновые продукты, а продукты скотоводства (молочное хозяйство), относились в конце XIX века богатые прибалтийские и западные губернии, а также небедные северные и промышленные, и лишь части некоторых центральных губерний (Рязанской, Орловской, Тульской, Нижегородской). В другой главе этой работы [60, т. 3, гл. V] Ленин дал статистику только по некоторым из этих последних, относительно бедных губерний. По его данным, ни одной коровы в хозяйстве не имели в этих нечерноземных губерниях около 20 % крестьянских хозяйств, одну-две коровы имели около 60 % хозяйств, а три и более — около 20 %.
В среднем же, по данным Ленина, на один крестьянский двор в центральной России приходилось 6,7 голов скота (в пересчете на крупный рогатый скот).
Значит ли все это, что 20–27 % крестьянских семей в европейской части России не имели ни лошади, ни коровы? Судя по всему, вовсе не так: скорее, 20–27 % хозяйств в пахотных (зерновых) уездах не имели лошадей, но держали коров, а примерно 20 % хозяйств в молочных уездах не имели коров, но имели лошадь.
Так или иначе, но, с соответствующими коррективами, можно предположить, что к беднякам можно было отнести не более (а скорее гораздо менее) 20 % крестьянских семей, к середнякам — около 60 %, а к зажиточным крестьянам (с тремя и более лошадьми и/или коровами) — около 20 %. Стоит отметить, что понятия «кулак» и «середняк» появились гораздо позже (в пору коллективизации), а тогда крестьяне делили себя на работящих и бездельников.
Однако так ли велико было расслоение между этими группами по уровню жизни, по потреблению продуктов (по питанию)?
Да, в большинстве бедных (безлошадных) крестьянских семей кто-то (глава семьи или один из старших сыновей) батрачил в зажиточных хозяйствах. Но в таком случае батрак питался из одного котла с членами семьи «кулака» и при переписях нередко записывался хозяином как член семьи.
Вот что пишет об этом С. Кара-Мурза [30] :
Ленин придает очень большое значение имущественному расслоению крестьянства как показателю его разделения на пролетариат и буржуазию. Данные, которыми он пользуется (бюджеты дворов по губерниям), большого расслоения не показывают. «Буржуазия» — это крестьяне, которые ведут большое хозяйство и имеют большие дворы (в среднем 16 душ, из них 3,2 работника). Если же разделить имущество на душу, разрыв не так велик — даже в числе лошадей. У однолошадных — 0,2 лошади на члена семьи, у самых богатых — 0,3. В личном потреблении разрыв еще меньше. Посудите сами: у беднейших крестьян (безлошадных) расходы на личное потребление (без пищи) составляли 4,3 рубля в год на душу; у самых богатых (пять лошадей и больше) — 5,2 рубля. Разрыв заметен, но так ли уж он велик? Думаю, данные Ленина занижают разрыв, но будем уж исходить из тех данных, на которых он основывает свой вывод.
Особое значение Ленин придает питанию как показателю жизненного уровня, здесь «наиболее резкое отличие бюджетов хозяина и рабочего». Действительно, буржуазия и пролетариат различаются как классы не только отношением собственности, но и культурой — образом жизни. И здесь тип питания есть один из главных признаков. Таково ли было это отличие у крестьянства, чтобы выделять курсивом слова «хозяин» и «рабочий» — указывать на классовое различие? У безлошадных расходы на пищу 15 руб. на члена семьи, у «пятилошадных» — 28 руб.
Кажется, разрыв велик, но дальнейшие данные объясняют этот разрыв. Практически все безлошадные семьи, по данным Ленина, в среднем выделяют 1 батрака (то муж, то поденно жена, то дети). Сельский житель, и став батраком, в то время не переставал быть полноправным крестьянином — и считался таковым и в своей семье, и в семье крестьянина-нанимателя.
Батрак питается у хозяина. По данным для Орловской губернии, стоимость пищи для батрака обходится хозяину в среднем 40,5 руб. в год (приведен подробный рацион). Эти деньги надо присовокупить к бюджету безлошадной семьи. Если так, то выходит, что у «пролетария» на члена семьи расходуется на еду 25,4 руб., а у «буржуя» 28 руб. Следовало бы расходы на батрака вычесть из бюджета хозяина, если он при переписи записал батрака членом своей семьи, тогда разрыв еще больше снизится — но мы этого делать не будем, нет точных данных. Но главное, повторяю, тип питания, а не величина миски. Да, богатый крестьянин ел больше сала, чем бедняк, а в общей миске у него на столе было больше мяса. Но он ел сало, а не устриц, пил самогон, а не шампанское.
Из данных, приведенных Лениным (если брать не «двор», а расходы на душу), расслоения крестьян на классы по этому признаку не наблюдается. Да и Толстой отметил: «В том дворе, в котором мне в первом показали хлеб с лебедой, на задворках молотила своя молотилка на четырех своих лошадях… а хлеб с лебедой ела вся семья в 12 душ… «Мука дорогая, на этих пострелят разве наготовишься! Едят люди с лебедой, мы что ж за господа такие!»
Те, кого Ленин назвал «буржуазией» (5 лошадей на двор), на деле представляли собой трудовую крестьянскую семью: в среднем в такой семье было 3,2 своих работника — и нанималось 1,2 батрака.
30
Кара-Мурза С. Г. Плодотворные ошибки Ленина // Наш современник, № 10, 1999. (В открытом доступе со статьей можно ознакомиться на сайте:.
Замечу в скобках, что далеко не со всеми мыслями Сергея Кара-Мурзы можно согласиться, но этот его анализ ленинских работ точен.
Положение рабочих (о нем мы подробно расскажем далее) и служивого люда (нижних чинов и солдат) в армии с последней четверти XIX века было, конечно, нелегким, но не хуже, чем в Европе. Кстати, не все знают, что срок службы в армии уже тогда был не двадцать пять лет, а четыре года, что единственные сыновья, а также старшие братья освобождались от службы — как учителя и врачи. Вообще в армию в ту пору (и вплоть до начала Первой мировой войны) рекрутировали лишь около 30 % молодежи призывного возраста (для сравнения — во Франции до 70 %).