Пришел он в Каланчак с заданием Цека украинских большевиков — должен был организовать в Днепровском уезде партизанский фронт против белых и интервентов, а затем держать этот фронт, пока советские войска не подойдут с севера.

В ту пору в Каланчаке существовало два небольших красногвардейских отряда: один кавалерийский — Степана Тарана, брата Прокофия Ивановича, другой пехотный — Феодосия Харченко. Командиры этих отрядов сразу признали Прокофия Ивановича за старшего и объединились под его командованием. В новый объединенный отряд влились со своими людьми и матрос Гончаров, и кавалерист Чепурко, и другие партизаны-большевики из Каланчака, Хорлов, Чалбасс, Бугаевки, Карги.

Шел дождь. Командиры являлись в штаб измокшие, шумно отряхивались и топтались у дверей, поглядывая на Тарана, сидевшего за столом спиной к ним. Таран не оборачивался — помечал что-то карандашом на разостланной по столу потрепанной карте, пока адъютант Амелин не доложил ему, что все в сборе. Тогда Прокофий Иванович обернулся и стал здороваться со всеми за руку.

Командиры расселись.

— Ну вот и хорошо, — сказал Таран. — Давайте теперь обсудим, что я вам предложу. Сидеть нам в Каланчаке больше нечего, организацию будем продолжать в пути. Вот только с оружием у нас плохо, но и его тоже будем добывать не сидя. Понятно?

— Понятно, — последовал согласный ответ.

— Значит, надо действовать, — продолжал Таран. — В уезде есть еще кое-где гетманская варта и белогвардейцы. Нужно их как можно скорее обезоружить — вот вам и оружие. Офицеров переловить и ликвидировать — вот вам и обмундирование. Тебе, Федор, — он повернулся к командиру кавалерии Чепурко, — задание: вывести всю эту контру, очистить от нее местность кругом на тридцать — сорок верст и далее по силе возможности. Тебе, Алексей, — он повернулся к командиру роты матросу Гончарову, — взять под охрану Хорлы и побережье, что вправо от них. Сам ты оттуда, и люди твои неплохо знают море. Феодосий Харченко со всей остальной пехотой пойдет на Перекоп — там белые из Крыма пакостят, да и чаплынцам надо помочь. В Каланчаке оставим Неволика с небольшой командой. Он — начальник хозяйства, носит красные штаны — пусть добывает нам харч.

Таран встал, одернул свою синюю гимнастерку, сделал три шага вперед, три шага назад и затем спросил:

— Как вы, товарищи, считаете мой план?

Командиры сидели молча, глядя перед собой на стол. Первым поднял голову командир пехоты Харченко. Почесал затылок одной рукой, потом другой, посмотрел и вправо и влево…

— Ну, что скажешь, Феодосий Степанович? — обратился к нему Таран.

— Я вот что скажу, Прокофий Иванович, — заговорил тот. — План ты предложил правильный, но Чепурко без пехоты только зря прогуляется. Надо дать и ему пехотинцев, посадить их на подводы, пусть едут. Толку будет больше… Да и план для них тоже надо продумать, — добавил он, глянув на Чепурко.

— Против пехоты я не возражаю, а план мы сами придумаем, — обиделся Чепурко.

— Ты, Федор, не сбивай Феодосия Степановича, дай ему высказаться до конца, — оборвал кавалериста Амелин.

— Давай продолжай, Феодосий Степанович, — сказал Таран.

— Надо трошки подумать, — отозвался на это Харченко и замолк.

Думал он долго, и все терпеливо ждали. Командир зашептал что-то на ухо адъютанту, и тот вытащил ив ящика стола листок бумаги, взялся за перо. Тут и Харченко собрался с мыслями.

— На Перекоп надо идти — это правильно, только лопаты следует прихватить с собой. По Турецкому валу хат нету, значит, землянки рыть придется, и не тилько от дощу, но и от снарядив, бо воны, диаволы, там в Крыму усе имеют. Чаплинцы мени рассказували, як их, тих билых, вооружили твои, Прошка, земляки, — сострил Харченко, имея в виду, что командир был в эмиграции.

После Харченко слово взял Гончаров.

— Я, товарищи, хочу только одно замечание сделать, — низко надвинув на лоб бескозырку, заговорил он. — В Хорлы, на мою родину, прошу послать других, а я с ротой пойду на Перекоп.

— Это, Алексей, не пройдет, — перебил его Таран.

— Так зачем же нас сюда собрали, раз нельзя говорить свое мнение, — загорячился матрос.

— А ты говори — говорить тебе никто не запрещает… Говори, чего остановился?

— И буду говорить, — запальчиво продолжал матрос. — Мне станут доказывать, что я и мои люди лучше других знают местность и население, — это верно, но вот что не учитывается тут: у каждого из нас в Хорлах есть родные, у некоторых жены, дети. Близость семьи не будет содействовать боеспособности и дисциплине. Поэтому я против посылки моей роты в Хорлы и свое мнение буду отстаивать.

— Отстаивай — этого тебе никто не запрещает, а я буду отстаивать свое, — не глядя на матроса, тихо сказал командир.

Потом говорил брат командира — Степан Таран. Он поддержал Гончарова, сказал, что если бы его оставили в Каланчаке, то тоже возражал бы. Но доводы выдвигал совсем другие.

— Своего, местного, люди будут плохо слушать, запанибрата станут, а это не на пользу. У своего авторитет не тот, что у чужого.

И Неволику тоже не хотелось оставаться в Каланчаке. Он говорил, что лучше бы ему расположиться в Преображенке, имении Фальц-Фейнов, поближе к отряду — удобнее будет снабжение осуществлять.