Пока ткач сетовал не переставая, Симон уселся на тачку с навозом возле дома и глубоко вздохнул. Он понимал, что топчется на одном месте. Больше всего ему сейчас хотелось хорошенько врезать Данглеру, но вместо этого он перебил его ругань:

– Ты ничего в последнее время не замечал за Софией? Чего-нибудь необычного?

Андреас осмотрел его с ног до головы. Симону понятно было, что ткачу он казался щеголем. В высоких кожаных сапогах, зеленом бархатном кафтане и с модно остриженной бородкой юноша выглядел как изнеженный горожанин из далекого Аугсбурга. Отец был прав. Это место не для него – и он не пытался даже вида создать, будто все иначе.

– Чего она тебя так заботит, знахарь? – спросил Данглер.

– Я судебный врач при допросе Штехлин, – выпалил Симон. – Потому хочу иметь о ней общее представление, чтобы знать, что за дьявольские силы в ней кроются. Итак, София что-нибудь говорила о Штехлин?

Андреас пожал плечами.

– Как-то она говорила, что хочет стать знахаркой. И когда у меня жена заболела, быстренько достала нужное снадобье. Верно уж, Штехлин ей дала.

– А еще?

Данглер помедлил с ответом. Потом, видимо, что-то вспомнил и ухмыльнулся.

– Однажды я увидел, как она на заднем дворе чертила на песке какой-то знак. Когда я ее там застал, она его быстренько стерла.

Симон насторожился.

– Что за знак?

Ткач ненадолго задумался, затем вынул изо рта свою щепку и, склонившись, что-то нарисовал в пыли.

– Примерно такой вот он был, – сказал он наконец.

Симон попытался разглядеть что-нибудь знакомое в нечетких линиях. Рисунок изображал треугольник с завитком в нижней части. Он что-то ему напоминал, но каждый раз, когда казалось, что догадка близка, воспоминание ускользало. Симон еще раз взглянул на знак в пыли. Потом стер его ногой и пошел вниз в сторону реки. На сегодня у него было еще одно дело.

– Эй! – закричал Данглер ему вслед. – Что он означает? Она, что, ведьма?

Симон ускорил шаг. Вскоре крик ткача потонул в утренней суете города. Вдалеке звенел молот кузнеца, дети гнали перед собой стаи галдящих гусей.

Уже через несколько минут лекарь добрался до главных ворот, совсем рядом с княжеской резиденцией. Дома здесь стояли подобротнее, построенные полностью из камня. Кроме того, помоев на улице было меньше. В квартале у главных ворот жили уважаемые ремесленники и плотогоны. Кому удалось чего-то добиться в жизни, те переезжали сюда, подальше от реки и зловонных поселений кожевников, и восточнее от квартала мясников и его красильщиков и ящичников. Симон коротко поприветствовал караульного у ворот и двинулся по дороге к Альтенштадту, который находился всего в одной миле от Шонгау.

Хотя стоял апрель, и утреннее солнце светило пока очень робко, Симон жмурил глаза. Голова болела, в горле пересохло. Похмелье после вчерашней попойки со Шреефоглем вновь напомнило о себе. На обочине дороги он склонился у ручья, чтобы напиться. Мимо прокатила повозка, груженная бочками, и Симон ловко запрыгнул в нее и спрятался среди связанных бочек. Так, даже не замеченный кучером, он сократил время пути до Альтенштадта.

Симон направлялся к трактиру Штрассера, который располагался в центре поселка. Вчера вечером, прежде чем Симон отправился к Шреефоглю, палач назвал ему пять имен. Это были имена детей, которые приходили к Штехлин: Гриммер, Кратц, Шреефогль, Данглер и Штрассер. Двое погибли, двое пропали. Оставался еще один – приемный сын трактирщика Штрассера в Альтенштадте.

Симон прошел в низкую дверь. В нос ударили запахи капусты, дыма, старого пива и мочи. Трактир Штрассера был единственным на всю округу. Кому хотелось чего-то лучшего, отправлялись в Шонгау. Сюда же приходили лишь затем, чтобы напиться и забыть обо всем на свете.

Симон опустился на лавку за исцарапанный стол и крикнул, чтобы принесли пиво. На него подозрительно оглянулись двое извозчиков, которые, несмотря на раннее утро, то и дело прикладывались к кружкам. Хозяин, лысый и толстый мужчина, прошаркал к Симону и поставил перед ним пенящуюся кружку.

– Приятно вам провести время, – пробормотал он и направился было обратно к стойке.

– Присядьте, – сказал ему Симон и указал на табурет рядом со столом.

– Не могу. Клиенты, сами видите.

Хозяин развернулся, однако Симон ухватил его за рукав и мягко потянул к себе.

– Присядьте, пожалуйста, – повторил он. – Надо поговорить. Речь о вашем приемыше.

Штрассер осторожно оглянулся на возчиков – они, похоже, все равно заняты были разговором.

– Об Йоханнесе? – прошептал он. – Его нашли?

– А он, что, пропал?

Франц Штрассер со вздохом опустился на стул рядом с лекарем.

– Со вчерашнего дня. Он пошел присмотреть за лошадьми в конюшне и больше не появлялся. Удрал, видимо, сорванец.

Симон зажмурился. В трактире стоял полумрак, закрытые ставни почти не пропускали света. На подоконнике тускло дотлевала лучина.

– Как долго уже Иоганн у вас в обучении? – спросил он хозяина.

Франц Штрассер задумался.

– Года три, наверное, – сказал он наконец. – Родители были отсюда, из Альтенштадта. Хорошие люди, но здоровьем слабые. Мать умерла при родах, а отец потом и трех недель не протянул. Йоханнес был младшеньким, я и взял его к себе. Был ведь, милостью господа, толковый парень.