— Ох уж эти шесты! — прошипела Таффи. — Ненавижу развешивать мокрые шкуры на этих паршивых сушильных шестах. А что если ты нарисуешь змею и яйцо, и я решу, что пора обедать, и приду из леса, а окажется, что маме нужно помочь развешивать шкуры на шестах, — что тогда будет?

— Что тогда? Тогда вы с мамой будете развешивать шкуры и дуться друг на друга. Нет, для « шо» нужна другая картинка. Давай нарисуем пятнистую змею, которая шипит « ш-ш-ш», а змея без пятен пусть шипит просто « с-с-с».

— А если пятна не поместятся? — сказала Таффи. — А вдруг ты будешь куда-то спешить, и забудешь про пятна, и я подумаю, что это съедобное « со», а оно окажется сушильным « шо», и мама всё-таки заставит меня развешивать шкуры. Нет! Лучше нарисуем сами шесты, чтоб ничего не напутать. Я их воткну перед круглым яйцом. Смотри!

И вот что она нарисовала:

— Да, так будет верней. И очень похоже на наши сушильные шесты, — рассмеялся Тегумай. — А теперь я скажу другое слово, и в нём тоже есть звук сушильных шестов: « ши». По-тегумайски это «острог а» или «копьё». — И он расхохотался, вспомнив о Таффином рисунке.

— Папа, перестань надо мной смеяться, — сказала Таффи, которая тоже вспомнила о своём письме и о комьях грязи в волосах Чужестранца. — Нарисуй лучше сам.

— На этот раз обойдёмся без бобров и без холмов, — сказал папа. — Я просто проведу линию, и это будет острога.

— Раз у нас три шеста, пусть будет и три остроги, — решила Таффи.

И Тегумай нарисовал вот это:

— Теперь даже мама не подумает, что меня проткнули копьём.

— Папа, ну хватит дразниться! Мне от этого как-то неприютно. Скажи лучше другие звуки. Смотри, сколько мы уже напридумывали!

— Ну… тогда… — Тегумай посмотрел вверх. — Тогда давай скажем « шу». Это значит «небо».

Таффи нарисовала сушильные шесты и задумалась.

— Ещё ведь нужен рисунок для того звука, который на конце, да?

— Шу-шу-у-у! — проговорил папа. — Похоже на звук круглого яйца, только потоньше.

— Тогда давай нарисуем яйцо поменьше и решим, что это лягушка, которая сто лет ничего не ела.

— Ой, нет, — сказал папа. — Если будешь рисовать торопливо, то потом можно запросто спутать одно яйцо с другим. Шу-шшу-у-у... Придумал! Мы проделаем дырочку на верхушке круглого яйца: это будет значить, что звук « о-о-о» вытекает оттуда тоненькой струйкой и превращается в « у-у-у». И приставим снизу лягушачью лапку, чтобы уж точно не спутать. Вот, смотри.

И вот он что нарисовал:

— Ой, как красиво! Куда как лучше худой лягушки! Давай рисовать дальше, — сказала Таффи, усердно царапая акульим зубом по своему куску берёсты.

И Тегумай дрожащей от нетерпения рукой стал рисовать дальше, пока у него не получилось вот что:

— Таффи, давай ты не будешь смотреть на небо и попробуешь разгадать, что это значит по-тегумайски, — сказал он. — Если у тебя получится, тогда мы точно разгадали самый главный в мире секрет.

— Шесты… пробитое яйцо… карпов хвост и карпов рот, — сказала Таффи. — Шу… йа. Небо и вода… вода с неба! Дождь! — И тут ей на руку упала капля, потому что погода начинала портиться. — Ой, папа, начинается дождь. Ты это загадал?

— Да, именно это! — ответил папа. — И заметь, я даже рта не раскрыл!

— Наверное, я и так бы сразу поняла, но когда на меня капнул дождь, тут я уж точно поняла. Теперь никогда не забуду: « шу-йа» — значит, пошёл или скоро пойдёт дождь. Слушай, папочка! — Таффи вскочила и заплясала вокруг Тегумая. — Представь себе, что ты ушел раньше, чем я проснулась, и нарисовал « шу-йа» на нашей закопчённой стене, и я поняла, что собирается дождь, и заранее надела свою бобровую накидку. Представляешь, как удивится мама?

Тегумай вскочил и тоже пустился в пляс. (В те времена папы не стеснялись танцевать, когда им этого хотелось.)

— Но и это не всё! — выкрикнул он. — Нет, не всё! Вот, например, я хотел тебе сказать, что сильного дождя не будет и я жду тебя у реки, — что тогда нужно нарисовать? Скажи сперва по-тегумайски.

— Шу-йа лас, йа мару.«Вода с неба кончилась. Иди к реке». Ой, как много новых звуков! Даже не знаю, как мы их придумаем.

— Придумаем, придумаем! — воскликнул Тегумай. — Постарайся ещё немножко, Таффи, и на сегодня закончим. Шу-йамы уже умеем писать, верно? Но этот лас— крепкий орешек. Ла-ла-ла, — пробормотал он, размахивая рисовальным акульим зубом.