— Шипящая змея в конце, а перед ней карпов рот: ас. Осталось только ла-ла-ла, — сказала Таффи.

— Ну да: нам нужно придумать это ла-ла-ла.Ведь мы самые первые на Земле его придумываем, понимаешь?!

— Ладно, — зевнула Таффи (она уже порядком устала). — Лас— это когда что-то кончилось или поломалось?

— Конечно, — сказал Тегумай. — Например, то-лас— значит, в бадье для воды опять пусто, и мама не может готовить обед, а я как раз собрался идти на охоту!

— А ши-ласзначит, что у тебя сломалось копьё. Как жалко, что я этого не знала, когда рисовала Чужестранцу этих дурацких бобров!

— Ла! Ла! Ла! — повторял Тегумай, хмурясь и вертя в руках акулий зуб. — Вот ведь напасть какая!

— Шуя нарисую легко и просто, — сказала Таффи. — А потом нарисую твоё копьё, совсем переломанное — вот так!

— То, что надо, — одобрил Тегумай. — Вылитое ла. И больше ни на что не похоже.

И вот что он нарисовал:

— Теперь насчёт йа. А, мы ведь его уже придумали. Тогда займёмся этим мару. Ма-мма-мамм, — как мама, когда она вечером велит тебе закрыть рот и отправляться спать. Давай-ка нарисуем закрытый рот — вот так.

И он нарисовал вот что:

— Потом карп с открытым ртом… и вот у нас ма-ма-ма! Но что делать с этим р-р-р-р-р, Таффи?

— Он такой же грубый и острый, как пила из акульих зубов, которой ты пилил доску для лодки, — сказала Таффи.

— Ты хочешь сказать, сплошные острые зубья? Вот такие? — спросил Тегумай.

И он нарисовал вот это:

— Точно, — сказала Таффи. — Но столько зубов нам не надо: оставь только парочку.

— Я вообще оставлю один, — сказал Тегумай. — Если наша с тобой игра станет интересной для всех (а я в этом почти уверен), то надо сделать эти картинки совсем простыми.

И вот как он нарисовал:

— Вот теперь всё готово, — сказал Тегумай и запрыгал от радости на одной ноге. — Теперь я смогу нанизать их на бечёвку, как рыбу на кукан.

— Может, вставить между словами какие-нибудь маленькие палочки, как между карпами на бечёвке, — чтоб они не толкались и не сбивались в кучу?

— Лучше я оставлю между ними просветы, — сказал папа. И он очень быстро и вовлечённо изобразил это всё на новой полоске берёзовой коры.

— Шу-йа лас, йа мару, — прочитала Таффи один звук за другим.

— Всё, на сегодня хватит, — сказал Тегумай. — И вообще, ты уже устала, Таффи. Ничего, моя милая, завтра мы всё закончим. И когда самые большие деревья, которые ты видела, пойдут на дрова и сгорят в очагах, и ещё через долгие-долгие годы, — даже тогда люди будут помнить о нас.

Они вернулись домой, и весь вечер Тегумай просидел с одной стороны от очага, а Таффи с другой, и они рисовали на закопчённой стене всякие « йа»и « йо», « шу»и « ши»,и переглядывались и пересмеивались, пока мама не сказала:

— Право же, мой Тегумай, ты ещё хуже, чем Таффи.

— Мамочка, не сердись, пожалуйста, — сказала Таффи. — Просто у нас есть один секретный сюрприз, и мы тебе сразу всё расскажем, когда он будет готов; но только не расспрашивай меня сейчас, а то я не удержусь и всё тебе разболтаю.

И её мудрая мама не стала ни о чём расспрашивать; назавтра Тегумай ранним и погожим утром отправился на реку, чтобы подумать о новых звуковых рисунках, и когда Таффи проснулась, она увидела начерченное мелом « йа-лас» на боку большой каменной бадьи рядом с их Пещерой (и это значило, что вода в ней кончилась или скоро кончится).

«Ой-ой-ой, — подумала Таффи. — От этих звуковых рисунков полно забот! Всё равно как если бы папа сам подошёл ко мне и велел натаскать маме воды для обеда».