«Лапочка. Кто…»

Он прекрасно знал, кто. Дэн сказал Дини, как его зовут, но она все время звала его «лапочкой».

«Ты не можешь этого помнить. Кроме того, это всего лишь сон».

Разумеется, сон. Он — во Фрейзере, штат Нью-Гэмпшир; спит под аккомпанемент весенней снежной бури за окнами гостиного дома миссис Робертсон. Тем не менее, он чувствовал, что лучше бы ему не оборачиваться. Для собственной же безопасности.

«Обойдусь, — ответил он, глядя на реку и полную луну. — Я наслушался советов знатоков. Бары и парикмахерские ими кишат».

«Держись подальше от женщины в шляпе, лапочка».

Какой шляпе, мог он спросить, но зачем себя утруждать? Он знал, о какой шляпе речь, потому что видел, как ветер гонит ее по тротуару. Черная как грех снаружи, отделанная белым шелком внутри.

«Она — Сучья Королева Адова Замка. Если встанешь у нее на пути, сожрет живьем».

Он повернул голову — просто не мог с этим ничего поделать. Дини сидела позади него в водостоке, одеяло бездомного было обернуто вокруг ее белых плеч. Волосы прилипли к щекам. Раздутое лицо стекало вниз, глаза покрылись мутной пеленой. Она была мертва — возможно, уже не первый год.

Ты не настоящая, хотел сказать Дэн, но не произнес ни слова. Ему снова было пять лет, Дэнни снова было пять, и если «Оверлук» обратился в прах, то почему рядом сидит мертвая женщина, которую он обокрал?

«Все в порядке, — донеслись булькающие слова из ее опухшей глотки. — Я продала кокс. Разбодяжила сахаром и заработала две сотни».

Она ухмыльнулась, и сквозь ее зубы потекла вода.

«Ты мне нравился, лапочка. Вот почему я вернулась, чтобы тебя предупредить. Держись подальше от женщины в шляпе».

«Не настоящее лицо, — произнес Дэн голосом Дэнни — высоким, хрупким, ломающимся голосом ребенка. — Не настоящее лицо, его на самом деле нет».

Он зажмурился, как часто делал в «Оверлуке», если видел жуткие вещи. Женщина начала визжать, но Дэн не открывал глаз. Вопль продолжался, становясь то громче, то тише, и тут он понял, что это завывает ветер. Он не в Колорадо и не в Северной Каролине. У него был кошмар, но он уже закончился.

«Таймекс» показывал два часа ночи. В комнате было холодно, но руки и грудь Дэна покрылись липким потом.

«Хочешь совет, лапочка?»

— Нет, — ответил он. — Только не от тебя.

Она умерла.

Знать этого он никак не мог, но знал. Дини, в своей кожаной мини-юбке и пробковых сандалиях походившая на богиню Запада, умерла. Он даже знал, как именно. Проглотила таблетки, заколола волосы повыше, легла в ванну, полную теплой воды, заснула, соскользнула в воду, захлебнулась.

Ветер выл до жути знакомо, голосом, полным бессильной угрозы. Ветры дуют везде, но так они звучат только в горах. Словно какой-то сердитый бог лупит по миру воздушным молотом.

«Я называл его выпивку „Гадость“, — подумал Дэн. — Только иногда это Радость. Когда просыпаешься от кошмара, и знаешь, что по меньшей мере на пятьдесят процентов это сияние, выпивка — это Радость с большой буквы».

Стакан помог бы ему уснуть. Три — гарантировали бы не просто сон, а сон без сновидений. Сон — природный доктор, и как раз в эту минуту Дэн Торранс чувствовал себя больным и нуждался в сильнодействующем лекарстве.

«Все закрыто. Повезло тебе».

Что ж. Возможно.

Он повернулся на бок, и при этом что-то завозилось у него за спиной. Нет, не что-то. Кто-то. Кто-то забрался к нему в постель. Дини забралась к нему в постель. Разве что этот кто-то был слишком маленьким для Дини. Больше похоже на…

Кое-как Дэн выбрался из кровати, грузно рухнул на пол и оглянулся через плечо. Это был маленький сынишка Дини — Томми. Справа его череп был проломлен. Осколки кости торчали сквозь пропитанные кровью светлые волосенки. Мерзкая серая слизь — мозги — засыхала на его щеке. Он никак не мог оставаться в живых с такой ужасающей раной, но все же был жив. Мальчик протянул к Дэну раскрытую ладошку, похожую на морскую звезду.

— Сахав, — сказал он.

Вой возобновился, но теперь выл не ветер и не Дини.

На этот раз завыл Дэн.

Когда Дэн проснулся вторично — на этот раз по-настоящему, — он уже не выл, только что-то тихо рычало у него в груди. Дэн сел, хватая ртом воздух; одеяло сбилось вокруг него. В постели больше никого не было, но сон еще не развеялся окончательно, и простого осмотра было недостаточно. Он откинул одеяло, и все равно этого было мало. Он провел руками по простыне — не сохранила ли она тепло или вмятину от маленькой попки. Ничего. Конечно, ничего. Тогда он заглянул под кровать и увидел всего лишь пару взятых взаймы сапог.