— Вдруг папа Тони сможет их остановить. — Потом лицо Абры помрачнело. — Хотя, мне кажется, уже слишком поздно.

— Давненько Тони к нам не заглядывал, а?

Люси встала и встряхнула сбившуюся простыню. Абра хихикнула, когда та накрыла ее с головой. Для Люси это был самый приятный звук на свете. В комнате становилось все светлее. Скоро запоют первые птицы.

— Мам, щекотно!

— Мамы любят щекотать. Вот почему они такие милые. Так что насчет Тони?

— Тони обещал прийти, как только мне понадобится его помощь, — сказала Абра, снова забираясь под простыню. Она похлопала рядом с собой, и Люси прилегла к ней на подушку. — Это был плохой сон, и мне нужна была его помощь. Кажется, он пришел, но я не помню. Его папа работает в хвостисе.

Это было что-то новенькое.

— Это что еще такое? Зоомагазин?

— Нет, глупая, это место, куда ложатся умирать, — снисходительно, чуть ли не учительским тоном объяснила Абра, но по спине Люси пробежал холодок.

— Тони говорит, что когда люди так сильно болеют, что уже никогда не поправятся, они ложатся в этот хвостис, а его папа старается, чтобы им стало лучше. У папы Тони есть кот, которого зовут похоже на меня. Я Абра, а кот — Аззи. Правда, странно и смешно?

— Да. Странно и смешно.

Джон и Дэвид наверняка сказали бы, что, учитывая сходство имен, кот — всего лишь игра воображения очень умненькой десятилетней девочки. Но сами они верили бы в это только наполовину, а Люси не верила совсем. Многие ли десятилетки знают, что такое хоспис, даже если произносят это слово неправильно?

— Расскажи мне о мальчике из твоего сна.

Теперь, когда Абра успокоилась, разговор на эту тему казался уже не таким опасным.

— Расскажи, кто мучил его, Абба-Ду.

— Я ничего не помню, только что он думал, что Барни — его друг. А может, Барри. Мама, можно мне Прыг-Скока?

Плюшевый кролик, изгнанный на самую высокую полку в ее комнате, где и сидел, свесив уши. Абра уже два года не брала его к себе в кровать. Люси достала Прыг-Скока и вложила его дочке в руки. Абра прижала кролика к розовой пижаме и почти мгновенно уснула. Если повезет, она проспит еще час, а то и два. Люси села рядом с ней, опустив глаза.

«Пусть через несколько лет это закончится, как и обещал Джон. Нет, пусть лучше это закончится сегодня, прямо сегодня утром. Не надо больше, пожалуйста. Чтобы не пришлось просматривать местные газеты в поисках сообщений о мальчике, убитом собственным отчимом или забитым до смерти местными гопниками, нанюхавшимися клея или другой дряни. Пусть это закончится».

— Господи, — очень тихо попросила Люси, — если ты есть, не мог бы ты мне помочь? Не мог бы ты сломать это радио в голове у моей дочки?

Верные ехали на запад по шоссе I-80, направляясь к городку в горах Колорадо, где собирались провести лето (если, конечно, не подвернется случай собрать хороший урожай пара где-нибудь поблизости). Папаша Ворон путешествовал на переднем сиденье рядом с Розой в ее «Эрскрузере». Его собственный «Аффинити Кантри Коуч» пока что вел Джимми Арифмометр, гениальный бухгалтер Верных. Розино спутниковое радио было настроено на станцию «Аутло Кантри» и сейчас играло песню Хэнка-младшего «Нагружусь и отправлюсь к чертям». Песня была хорошая, и Ворон дождался ее конца, прежде чем нажать клавишу «ВЫКЛ».

— Ты сказала, что мы поговорим потом. «Потом» уже наступило. Что там произошло?

— На нас смотрели, — ответила Роза.

— Серьезно?

Ворон поднял брови. Он получил от Тревора столько же пара, сколько все остальные, но не выглядел моложе. Он редко молодел после еды. С другой стороны, он и редко выглядел старше между трапезами, если только перерыв не был слишком большим. Роза считала, что это выгодная сделка. Наверно, что-то генетическое. Если, конечно, у них все еще оставались гены. Орех был почти уверен, что да.

— Пароход, ты имеешь в виду?

Она кивнула. Шоссе лентой разворачивалось перед ними под небом, светло-голубым, как линялые джинсы, и усеянным кучевыми облаками.

— Много пара?

— О да. Полно.

— Далеко отсюда?

— На Восточном побережье. Наверное.

— Ты хочешь сказать, что кто-то смотрел на нас с расстояния… сколько там будет, тысячи полторы миль?

— А может, даже больше. Может, из каких-нибудь канадских ебеней.

— Мальчик или девочка?

— Наверно, девочка, но она слишком быстро мелькнула. Максимум три секунды. А это имеет значение?

Никакого.

— Сколько канистр может заполнить ребенок, у которого в котле столько пара?

— Трудно сказать. Не меньше трех.

На этот раз цифру занизила Роза. Она предполагала, что в неизвестной зрительнице (если это девочка) хватит пара на десяток канистр, а то и дюжину. Ее присутствие было кратким, но за ним угадывалась мощь. Зрительница увидела, что они делают, и ее ужас был достаточно силен, чтобы руки Розы замерли, и она на секунду почувствовала негодование. Это чувство, конечно, принадлежало не ей — потрошение лоха вызывало у нее не больше негодования, чем потрошение оленя. Это был некий экстрасенсорный рикошет.