«Знаменитый шеф Саут-Бич, Ричард „Дик“ Хэллоранн, 81 год»

Была и фотография. Небольшая, но Дэн бы везде узнал эту улыбку, этот проницательный взгляд. Дик умер в одиночестве? Дэн сомневался в этом. Он был слишком общительным… и питал слабость к женщинам. У его смертного одра наверняка было не протолкнуться, но двух людей, которых он спас той зимой в Колорадо, рядом не оказалось. У Венди Торранс, впрочем, было веское оправдание: она опередила Дика. Что же касается ее сына…

Может, в тот день он, накачанный виски, сидел в какой-нибудь хибаре и слушал песенки дальнобойщиков? Или торчал за решеткой, потому что накануне устроил дебош?

Дик умер от сердечного приступа. Дэн прокрутил текст и посмотрел на дату: 19 января 1999 года. Человек, спасший жизнь Дэна и его матери, был мертв уже почти пятнадцать лет. От него помощи ждать не приходилось.

Позади себя он услышал мягкий скрип мела по доске. Еще секунду он сидел, глядя на остывающую еду и экран ноутбука, потом медленно обернулся.

Мел по-прежнему лежал в предназначенной ему канавке, но изображение на доске все равно появлялось. Грубое, но узнаваемое. Бейсбольная перчатка. Когда набросок был закончен, мел Абры — невидимый, но все так же издающий тихий скрип, — нарисовал вопросительный знак внутри перчатки.

— Мне нужно над этим подумать, — сказал он. Но прежде, чем он успел это сделать, запиликал интерком: «Доктор Сон, вас вызывают».

Той осенью 2013-го Eleanor Ouelette была в свои сто два года самой старой жительницей «Дома Ривингтон». Такой старой, что ее имя так и не американизировалось. Отзывалась она не на «Уиллет», а на гораздо более элегантное французское произношение ее имени: Улэй. Дэн иногда называл ее мисс О-ля-ля, что неизменно вызывало у Элинор улыбку. Рон Стимсон, один из четырех врачей, делающих дневные обходы в хосписе, однажды сказал Дэну, что Элинор служит живым доказательством триумфа жизни над смертью. «Ее печень едва работает, легкие просмолились насквозь за восемьдесят лет курения, у нее рак прямой кишки — медленный, но злокачественный до жути, — а стенки сердца тоньше кошачьих усиков. И все же она держится».

Если Азрил прав (а Дэн по опыту знал, что тот никогда не ошибался), то долгосрочный договор, который заключила с жизнью Элинор, вот-вот истечет, хотя пока что она не выглядит женщиной на пороге смерти. Когда Дэн вошел к ней в комнату, она сидела в постели и гладила кота. Вчера приходил парикмахер и сделал ей завивку, а на ее розовой ночнушке, как обычно, не было ни пятнышка. Верхняя часть придавала хоть какой-то цвет ее бескровным щекам, а нижняя бальным платьем растеклась вокруг ее ножек-палочек.

Дэн поднял ладони к лицу и зашевелил пальцами.

— Ooh-la-la! Une belle femme! Je suis amoureux!

Элинор закатила глаза, вскинула голову и улыбнулась.

— До Мориса Шевалье тебе далековато, но все равно ты мне нравишься, cher. Ты весельчак, что важно, и наглец, что еще важнее. И что самое важное, у тебя симпатичный зад. На мужских задницах держится весь мир, а своей ты можешь гордиться. В мои лучшие годы я бы заткнула ее пальцем и съела бы тебя живьем. Где-нибудь у бассейна отеля «Le Meridien» в Монте-Карло. А вокруг бы стояли восхищенные зрители и аплодировали моим всесторонним усилиям.

Ее хриплый, но хорошо поставленный голос придал этой непристойной картине некое очарование. Дэну эта сигаретная хрипотца напоминала голос певицы кабаре, которая перевидала и перепробовала все еще до того, как весной 1940-го по Елисейским Полям промаршировали немецкие солдаты. Побитая жизнью, но не сломленная. Да, выглядела Элинор страшнее смерти господней, несмотря на слабый румянец, который придавала ее щекам умело подобранная ночнушка, но ведь она так выглядит еще с 2009-го, когда вселилась в 15-ю комнату «Ривингтона-1». Только присутствие в комнате Аззи говорило о том, что сегодня наступят перемены.

— Уверен, вы бы задали жару, — сказал Дэн.

— Ты с кем-нибудь встречаешься, cher?

— Нет, сейчас нет. — Исключением была девочка, которой до amour еще очень далеко.

— Ну и зря. Потому что с годами это, — она подняла костлявый указательный палец, а потом согнула его, — превращается в это. Сам увидишь.

Дэн улыбнулся и присел на кровать, как присаживался уже много раз.

— Как вы себя чувствуете, Элинор?

— Неплохо. — Она посмотрела, как Аззи спрыгнул с кровати и ужом выскользнул из комнаты, завершив свою сегодняшнюю работу. — У меня было много посетителей. Твоего кота они взволновали, но он продержался до твоего прихода.

— Аззи не мой кот, Элинор. Он принадлежит дому.

— Нет, — ответила она так, словно эта тема ее больше не интересовала, — он твой.

Дэн сомневался в том, что у Элинор был хотя бы один посетитель — помимо Азрила, разумеется. Ни сегодня, ни за последнюю неделю, ни за месяц, ни за год. Она осталась одна в этом мире. Даже динозавр-бухгалтер, который столько лет поддерживал в порядке ее финансы, приходя к ней раз в квартал со своим портфелем размером с багажник «сааба», уже отправился в мир иной. Мисс О-ля-ля утверждала, что у нее есть родственники в Монреале, «но у меня осталось не так много денег, чтобы как-то оправдать их визит, cher».