— Еще бы. Мягкокрылые у нас не выживали. И честные тоже. Пришлось стать хитрым и в меру бессовестным. Кстати, ты где крыло обожгла?

Я не сразу поняла.

— Что значит — где? Все там же!

— Я про другое. У тебя ожог с внутренней стороны крыла. Вот этого.

Я ошеломленно уставилась на небольшой, но довольно болезненный ожог. То-то мне так крыло ломит. Кстати, то самое, под которым прятался принц. И чихал… чихал.

— Рэй, за мной!

На Риковой полянке собралась половина магов лагеря. Причем спорили они и за себя, и за вторую половину. Гомон стоял до небес. Могу понять…

— Ой, мама, а у нас такие новости! — встретила меня Маринка.

— Я в курсе. Марина, скажи, пожалуйста, вот как ты умудрилась?

Милая дочурка (уже в человечьем виде и новом синем платьице) сверкнула глазками:

— А что тут скажешь?

— Ясно. Вителлике, ты мне больше ничего сказать не хочешь?

— Да я сам ничего не понимаю. Правда! — И он снова чихнул, выдохнув облачко пламени.

Вечер крался по земле на мягких лапках, оставляя неразгаданные тайны до рассвета. Отчитывались о проделанной работе драконы и маги, время от времени подбавляя огня в общий костер. В очередной раз сражался с рацией папа, командуя своими кораблями. Рядом млела беспредельно счастливая мама — как же, внучка таки пристроена за принцем. А вон и сам принц. Король с королевой не обрадовались, что любимое сокровище оказалось за океаном, но поскольку возвращать сына через хатарессу они не хотели, а морской путь с папиной «дорогой жизни» был еще не достроен, принца пришлось оставить тут. И по-моему, если сегодня кому-то вдруг вздумается присуждать звание «Самая счастливая личность лагеря», принцу светит оказаться лауреатом. Вот же зятя судьба послала… Тело десятилетнее, мозги старше на пять лет, вид человечий, но дыхание и зрение уже драконьи. Маги дружно ломают голову, как это произошло, Рик выдвигает версию, что с малолетним женихом происходит то же, что и с ним самим после свадьбы, то есть превращение в дракона-оборотня. Но то ли свадьба неполная, то ли тело еще детское, поэтому изменения произошли только частично. Гаэли вообще никаких версий не выдвигает, а пилит Или за «поспешность и неподобающее чувство юмора». То есть за скоропалительное одобрение этой «свадьбы». Богиня, правда, пока особо не пилится. Совесть у нее давно в коме, а чувство юмора — нет, поэтому проблем с ней еще будет и будет.

А почему у «тела» не совпадает возраст, понять не может даже Рик. Решил завтра расспросить Маришку поподробнее.

Уф! Да что у меня за карма такая — то и дело просыпаться с головной болью и диким сушняком? Заболела, что ли? Или… да нет, не пила. Не могла я пить, что вы. Дети ж рядом.

А почему тогда глаза не открываются? И во рту вкус такой, будто целовалась с… с… даже не знаю с кем. Надо посмотреть…

С мучительным усилием я открыла один глаз и обнаружила, что на меня кто-то смотрит. Очень знакомые глаза. И общий вид…

Ох, кажется, у меня проблемы.

Эту золотую морду я узнаю из миллиона. Потому что именно ее привыкла видеть в зеркале воды. И если на меня смотрит… смотрю я, то кто я тогда?

Я тряхнула головой, отгоняя бредовое видение.

И зря я это сделала.

В голове немедленно взорвалась петарда (или граната?), мир стал зеленым и куда-то пополз, а вокруг горла змеей обвилась тошнота. На несколько минут мне стало совершенно безразлично, где я, кто я и на кого похожа — только бы никто не вздумал меня тронуть… или сказать что-то громче шепота… или… Из головы убрались все мысли, кроме одной-единственной и редкостно идиотской: «Кажется, сейчас есть шанс проверить, кто был прав в том далеком идейном споре с дедом Гаэли насчет возможности тошноты у драконов».

Ой, мамочка.

Что ж такое творится? Надо все-таки открыть глаза… как-нибудь осторожно.

— Охххх, боги, только не снова! — хрипло пробормотали где-то рядом. Кто — неизвестно. Во-первых, сквозь гул в ушах я плохо слышала, во-вторых, это хриплое карканье было похоже на голоса моих знакомых, как веник на водоросли. — Александра…

— Что? — Второй голос, сиплый, для разнообразия не каркал, а хрипел.

— Александра, — повторил первый. И умолк. То ли сил не хватало продолжать, то ли слишком много чувств вызывало. А может, говоривший попросту забыл, что хотел сказать? Ставлю на третий вариант. Если у него так же болит голова, как у меня, то точно забыл.

— А что происходит? — поинтересовался третий голос. — У меня глаза не открываются.

— Александра, — тупо повторил хриплый.

Эй-эй! Почему Александра-то? Я что-то натворила? Почему я ничего не помню? И почему так плохо…

— Готов отдать всю мою лабораторию за глоток воды!

Прямо всю? Щедро. Хотя чего не сделаешь, чтобы избавиться от сушняка.

— Всю… кроме экспериментального материала, — снизил ставки каркающий голос.

Так и знала.

— И микроскопа. Игорь его только подарил…

Ой, ой, папа уже и микроскопы сюда приволок? Быстро он…

— И реактивов, — продолжал голос. — Да ну его, в самом деле. Пойду и напьюсь сам. Только где ближайшая вода?

Точно, сушняк. Стоп. Сушняк?! Что-то в этом промелькнуло очень знакомое. Но меня снова сбили с мысли (если этот хаос в голове можно назвать мыслью; не голова, а пробка на МКАДе, полный ступор).

— Александра, — снова простонал голос. Да что его — заело?!

— Здесь есть кто-нибудь? — снова воззвал третий голос. — Кто-нибудь, помогите открыть глаза…