Крессида бестактно перебила ее на середине фразы.

— Арабиа, почему вы лжете? Вы очень добрая и ласковая, и я ценю это, но не выношу, когда мне лгут, тем более без всякой необходимости. Люси ничего не значит для меня. Я никогда ее не знала, и она умерла около двадцати лет назад. Меня не должно касаться, вязала она этот носочек для собственного малыша или для ребенка приятельницы. Но вы все время сравниваете меня с Люси, и в таком случае я должна знать правду. Ваше поведение не только заставляет меня думать, что я одурачена, я теряю симпатию к вам!

Глаза старой леди стали темными и испуганными. Не было сомнения, что она на грани срыва. В эту минуту она сменила роль убитой горем матери на роль испуганной старухи.

— Этот носочек предназначался ребенку Люси, не правда ли? — настойчиво спросила Крессида.

— Я… не знаю.

Крессида начала терять терпение. Даже без только что сделанных находок она уже начала подозревать, что Люси кого-то звала на помощь, что-то угнетало и мучило ее.

— Арабиа, — Крессида старалась говорить вежливо, — вы должны знать. Люси ждала ребенка?

— О нет, нет! — вскрикнула Арабиа, закрывая лицо руками.

Крессиде показалось, что в этот момент старая леди не играла, так что появилась возможность узнать в конце концов правду. Крессида продолжила свой допрос:

— Арабиа, Люси действительно умерла?

Арабиа очнулась. Она резко выпрямилась, глаза вспыхнули, лицо исказила страдальческая гримаса.

— Как вы посмели предположить, что я лгала о величайшем горе в моей жизни?! — Потом маска убитой горем матери исчезла с лица старой леди, и она откинулась на подушки. Губы ее дрожали. — Простите меня, дорогая. Вы молоды, бесхитростны… И к тому же нежная и хорошенькая, как Люси. Привечая вас, я хотела возвратить себе Люси в вашем обличии…

Сейчас она снова играла какую-то роль. Крессида чувствовала это, ей казалось, что Арабиа пытается скрыть страх.

— Арабиа, — нежно сказала Крессида, — вы вырвали из дневника Люси страницы за три месяца, чтобы уничтожить упоминания о ребенке?

— Вы замечаете слишком многое, — прошептала старая леди.

— Потому что Люси не была замужем? Но почему Ларри не женился на ней? Или… — Крессиду внезапно озарило, — это был ребенок не от Ларри?

— Если бы мой план сработал… — шептала Арабиа. Она начала заламывать руки. Слезы покатились из ее блестящих глаз. — Это моя вина! Я уговорила ее рискнуть. Я! — Ее голос обрел трагизм, которому позавидовала бы Сара Бернар. — Я убила ее!

Драма превращалась в фарс — безмолвная комната Люси, свежие цветы, заботливо хранимые вещи… Стало ясно, почему все это существует, почему Арабиа без конца говорит о любимой невинной дочери и почему так тепло приняла Крессиду в своем доме. В течение долгих лет она страдала от комплекса вины. Память о Люси — единственный путь к искуплению греха.

Крессида почувствовала прилив жалости к немолодой одинокой женщине, которая храбро боролась за жизнь, оставаясь наедине с ночными кошмарами. Крессида обняла хрупкие плечи несчастной старухи и нежно сказала:

— Пожалуйста, не надо так страдать. Не надо грустить. Все произошло давно. А сейчас я здесь, и больше не боюсь Люси.

— Слишком молода, чтобы умереть… — пробормотала Арабиа. Она как-то обмякла, глаза были сухими, и старая леди уже не отводила взгляд.

Крессида узнала правду и больше не опасалась Арабии.

Теперь многое прояснилось. Крессиду не беспокоило, что история Люси оказалась довольно неприглядной. Люси приобрела очертания живого человека, а не невинного безгрешного ангела, что почему-то пугало Крессиду. Ей даже стало немного грустно, что тайна разрешилась так легко, — в ней проснулся писательский азарт. Теперь стала понятна эксцентричность Арабии: Крессида не отказалась от своей идеи написать историю жизни Люси, но сейчас Люси была уже не выдуманным, а реальным человеком, познавшим муки любви.

Кто тот мужчина, толкнувший ее на роковой шаг? Тот, к кому она взывала в отчаянии «Дорогой, дорогой, дорогой…»? Может быть, Монти? Конечно! Его имя вычеркнуто из дневника. Где он сейчас? Где Ларри, которого, как поняла Крессида, обманули в лучших чувствах? Что Арабиа сказала ему о смерти Люси?

Хотела ли Люси иметь ребенка? Может, она просила, умоляла Арабию позволить ей родить дитя? Наверное, она тайно вязала носочек потому, что мечтала о ребенке. После смерти Люси Арабиа, должно быть, испытывала ужасные муки совести. Крессида очень сочувствовала им. обеим, высокомерной одинокой старой женщине и безвременно умершей девушке.