Я много раз убеждался в том, что в ложах не всегда правильно планируют ход событий. Это и понятно, ведь в них сидят живые люди, которым свойственно ошибаться. Но со Сталиным вышла очень большая ошибка. Если бы в Лондоне не запланировали включить во Вторую мировую схватку Берлина с Москвой, то исход был бы более выгоден. Сталин продолжил бы заниматься своими соседями, а мы отняли бы у Японии ее зону влияния и утвердились бы на всей тихоокеанской акватории. Затем совместно с англичанами разгромили бы Гитлера и установили зону нашего контроля над Европой. Хотя Тивербрук, Криппе в британском руководстве, и, особенно, Эйзенхауэр и другие разработчики американских военных планов полагали, что есть и технические, и иные предпосылки для того, чтобы нанести немцам поражение именно в сорок втором году. Использовать фактор отвлечения подавляющей части германских вооруженных сил на Восток и, по существу, открытое для вторжения двух тысячекилометровое побережье Франции, Голландии, Бельгии, Норвегии, да и самой Германии для армий союзников. Вдоль атлантического побережья у нацистов тогда не имелось никаких долговременных оборонительных сооружений. Более того, генералы убеждали меня, что второй фронт необходим, что второй фронт возможен, что открытие второго фронта сделает войну в Европе, в принципе, кратковременной и заставит Германию капитулировать. Если не в сорок втором году, то, самое позднее, в сорок третьем. Нам нужно бы открывать второй фронт уже сейчас, чтобы взять под контроль как можно большую часть Европы. Но сегодня это грозит большими потерями армии. Немцы умеют воевать и они могут нанести очень серьезные удары по нам, если мы сунемся раньше времени. А крупные поражения ударят по мне в первую очередь. Нет, пусть фашисты и советы еще помутузят друг друга.

Их встречи становились все продуктивнее. Долго державшаяся в душе Данилы настороженность и неприязнь стали постепенно рассасываться. Деркач работал добросовестно и вел себя так естественно, будто не было на нем пятна предательства. Булай вырос в глубокой российской провинции, где нравы всегда были просты. Мальчишки играли в войну, готовились пойти в армию, и предательство было для них последним делом. Из военных историй в округе было известно о героях, портреты которых висели на центральной площади города, да еще молва доносила слухи о нескольких дезертирах, якобы сидевших до конца войны в подвалах собственных домов. Но о перебежчиках на сторону врага даже и слуху не было. Зато прямо за воротами городского кладбища возвышался памятник над военной братской могилой. Еще мальчишкой Данила познал чувство гордости за этих павших, и готовность, если надо пойти их путем.

Поэтому он пытался понять, что же кроется в душе Николая за его внешне легкой манерой поведения. Не верилось, что все так просто. И однажды Деркач, видимо приметив огонек особого внимания в глазах Булая, сам начал разговор:

– Все понять меня хочешь, Данила. Вижу, вижу. Только для чего? Пронять, чтобы простить? А Иисус Иуду простил? Все грехи прощаются, кроме предательства. Знаешь, какое у предателя состояние души? Состояние ужаса. Язык будто сам по себе говорит, тайны государственные выдает, а душа на него в холодном ужасе смотрит и кричит: ты что делаешь, негодяй?!

– Это какое-то раздвоение личности.

– Не знаю, как это называется. Не могу даже тебе объяснить, как предательство происходит. Для меня это было похоже на обвал. Знаешь, в обрыве сначала горсточка песка посыплется, за ней побольше, а потом целая махина вниз ухнет. И ты уже ничего не можешь сделать.

Когда я в себя пришел, стал в Гамбурге в нашу церковь ходить. Как тяжело мне было первый раз перекреститься! Только тут я понял: меня ведь кто-то невидимый за руку держит! И стал я потихоньку понимать, что этот невидимый и к моему предательству отношение имеет.

Ведь и правда, предательство – это великий грех. А кто у нас грехами распоряжается?

Стал я свой грех отмаливать, исповедоваться, причащаться. Священник серьезный мне попался, отец Дорофей. Не стал особенно утешать, сказал только – все в твоих руках. Господь любой грех простить может, но для этого каяться нужно всей душой, по-настоящему. А я уж созрел для покаяния – в нашей работе это называется кризисом личности. По ночам не сплю, тоска черная гложет, в голове самые страшные мысли. В какой-то момент дошел до края, стал подумывать о том, что бы с этой жизнью покончить. Тем более пистолет есть. Сижу по ночам на постели, от душевной боли раскачиваюсь и думаю: как лучше – в рот ствол вставить, или в сердце пальнуть? Но отец Дорофей меня насквозь видел. Понял, куда я собрался и о последствиях предупредил: Господь самоубийц не принимает, будешь на том свете со своей тоской веки вечные тосковать. И посоветовал хотя бы на время из Германии уехать, сменить обстановку. Я к тому времени с БНД завязал, да и они во мне разочаровались. Советником я оказался никудышным. Отпустили меня, и я уехал в Черногорию, на берег моря. Черногорцы народ простой, душевный, живут небогато и это хорошо. Нет там страшных земных страстей, которые вокруг богатства разгораются. Хотя контрабандистов полно. Сигареты и виски через границу таскают. Но у этих свой мир. Пожил я там полгода, в себя пришел. Море день и ночь в ушах шумит, убаюкивает. Чайки кричат, рыбаки на баркасах песни поют. Солнце ласковое светит. По вечерам в таверне местные жители вино пьют, беседы свои неспешные ведут. Покой, тепло, уют. Пожил я так, а потом опять затосковал. Из другого мира я приехал, другой жизни снова захотел. Залежался, стал от безделья дуреть. Снова в Германию вернулся, но чувствую, что грех как давил камнем на душу, так и давит. Тогда я понял, что одних молитв мало, стал дело готовить. Задумал сам к вам явиться, да ты меня опередил.

Данила верил Николаю. Он прожил на свете немало лет и понимал, что у каждого человека наступает час истины и в такие моменты он не кривит душой.

Их оперативные дела продвигались не столь успешно.

Деркач рассказывал, что англичане недовольны его работой и ищут ему новое применение. Хотя их недовольство имеет более глубокие причины.

– Понимаешь, у них беда с так называемой информационной агрессией – говорил Деркач – слышал про такую?

– Расскажи подробней.

– Это вот как выглядит. Раньше, во время «холодной войны» англосаксы вели такую же примитивную пропаганду, как и мы. Помнишь, передачи «Голоса Америки», «Свободной Европы», для мусульман были свои радиостанции, для баптистов свои и так далее. Наукой управления толпой они поначалу мало занимались. Даже «пражскую весну» делали еще по старинке. А потом увидели, что есть некие долгосрочные последствия пропаганды, которые они и сами не предусматривали.

– Какие, например?

– Понимаешь, они установили, что для современного человека прямая пропаганда мало пригодна. У него много альтернативных источников информации, поэтому начинает относиться к ней с недоверием, а то и просто враждебно, как к способу собственного одурачивания. Простой пример – в ту пору американцы в силу своей прямолинейности в пропаганде заработали прозвище «пиндосов». Слишком грубо, слишком самовлюбленно они себя подавали. После вьетнамской войны и иранской революции прямая пропаганда была уже невозможна. Их вышвырнули из Азии как раз потому, что азиаты их ценностей не приняли. Пришлось крепко задуматься над новыми методами.

– Но в СССР-то они своего добились!

– Добились, но только потому, что горбачевская команда полностью переродилась. Такого никогда в истории не было. Шутка ли – партийная верхушка, предавшая исторический проект своей партии и своего государства!

Но это совсем другая песня.

Кстати, и реакция советских людей показала, что все не так просто. Сознание человека нужно переворачивать в полном объеме – и в политике и в культуре и в этике и в эстетике и так далее. То есть – мыть мозги масштабней и умней. Все каналы информации, а также литература и кино, а в особенности культурный обмен, должны создавать постоянное давление на мозги людей. Надо разрушить их вековые представления о правильной жизни. Нужно осмеивать их историю, вытравливать чувство патриотизма, разбивать семейные ценности. Все должно подвергаться осмеянию – и национальная песенная культура, и фольклор, и танцевальные традиции. А главное – исторические мифы, на которых держится осознание народного единства. Если нация поддастся такому воздействию и утратит традиции, то превращается в стадо, которое можно вести в любой загон. Более того, как правило, в ней возникает кровавая междоусобица, весьма выгодная «пиндосам». Сейчас эту судьбу готовят многим мусульманским государствам, которые не готовы принять в гости папу Сэма. Если у них получится, то в исламском мире наступит хаос.