Очень похожая ситуация имела место несколькими годами раньше в карьере Говарда, она дает пищу для интересного сравнения. В1926 году Говард создал атланта Кулла, своего первого героя эпического фэнтези; о нем техасец написал около десятка рассказов. Однако в 1928 году Говард, судя по всему, потерял интерес к этому персонажу. Затем он начал — но так и не закончил — весьма интригующий фрагмент, где главным героем был не Кулл, которому отводилась второстепенная роль, а его друг Брул, воин-пикт, чьи черты характера в этом рассказе существенно отличаются от тех, которыми он обладал в предыдущих. Кулл, судя по всему, становился лишь вспомогательным персонажем в своем собственном цикле, практически таким же образом, как и Конан в «Волках у границы». Говард так и не закончил этот фрагмент, но с того момента характер Кулла претерпел радикальные изменения. Поразительно, что в обоих этих фрагментах закулисные персонажи являются варварами, которые стали или становятся королями цивилизованных стран. И в обоих фрагментах настроения новых главных героев, когда речь заходит о политике, почти одинаковы. Сравните:

Конаджохара снова приросла к дебрям, населенным только дикими зверьми и людьми. Ее бывшие жители разбрелись по Западной Марке и осели в Шошире, Каунаваге и Орискавни, но многие, в их числе моя семья, подались на юг и нашли пристанище на реке Боевой Конь, возле крепости Гайдары. Позже к ним добавился люд из старых провинций, где случился переизбыток населения; и вот возник край под названием вольная провинция Тандара, отличавшийся от других, расположенных восточнее болот. Те земли досталасъ от королевских щедрот самым родовитым, дворянам и под властью этих дворян обустраивались и заселялись. Совсем другая судьба у Тандары, ее свободные поселенцы отвоевали у чащоб без содействия аквилонской знати. Мы не платили податей никаким баронам. Никто из самых родовитых, дворян не ставил над нами управляющих, мы их выбирали сами, из своей среды, и эти управляющие отвечали только перед королем. Мы собственными руками возводили крепости и этими же руками их защищали. И в днu войны, и в дни мира мы. обходились своими силами. Видит бог, мирных дней на пашу долю выпало немного, ибо не утихала распря между нами и свирепыми соседями — пантерой, аллигатором и другими пиктскими танами. (Из «Волков у границы».)

Мы на островах все одной крови, но принадлежим ко многим племенам, и у каждого племени только ему присущие обычаи и традиции. Мы все признаем Ниала из Татели верховным правителем, но власть его нельзя назвать жесткой. Он не вмешивается в наши дела, не взимает дани или налогов... Он не берет пошлин с моего племени Борт как и с любого другого. И он не вмешивается, если два племени идут друг на друга войной,— если только какое-то племя не посягает на одно из трех, которые платят дань... А когда лемурийцы, или кельты, или другие чужеземцы, или банда грабителей выступают против нас, он посылает всем племенам известие, чтобы они прекратили ссоры и сражались бок о бок. И это хорошо. Он мог бы быть выдающимся тираном, если бы пожелал,— но он .тает, что если с помощью своих племен и их союзников сокрушит все остальные племена, то уже больше никогда не будет мира... (Из неозаглавленного фрагмента о Кулле.)

В обоих случаях пикты — до этого упомянутые лишь однажды в цикле о Конане, в «Фениксе на мече»,— выступают в роли необходимого катализатора перемен. Пикты — дикари, постоянно присутствующие во вселенной Говарда,— вынуждают героев раскрыть свою истинную натуру.

Как и в случае с вышеупомянутым фрагментом о Кулле, Говард не закончил «Волков у границы». Его первый черновик сократился до иол у рассказа-полу плана, а второй был попросту брошен. Рассказ, вероятно, самому автору показался вторичным, в нем было слишком много от Чемберса. Но с другой стороны, он явился необходимым упражнением перед тем, как Говард смог приступить к новому этапу эволюции своего персонажа.

Сказать, что рассказ «За Черной рекой» родился на пепле « Вол ков у границы», означало бы утверждать очевидное. Однако на этот раз Говард почти полностью избавился от влияния Чемберса. Лишь несколько имен демонстрируют первоначальную связь (например, Конаджохара была перенесена из «Волков у границы», а Балтус позаимствован из «Красной ножки»), «За Черной рекой» — это в чистом виде Говард.

Рассказ этот был особенно дорог Говарду. В письме Огасту Дерлету он признался: «Хотел посмотреть, сумею ли написать интересно о Конане без упоминания о сексе». С Лавкрафтом он был еще более откровенен, сообщив, что последнее произведение, отданное в «Уэйрд тэйлз», было «сериалом о Конане из двух частей: “За Черной рекой” — история о первопоселенцах... В рассказе о Конане я попытался полностью изменить стиль и место действия, отказавшись от экзотических затерянных городов, гибнущих цивилизаций, золотых куполов, мраморных дворцов, танцовщиц в шелках и так далее и сделав фоном повествования леса и реки, бревенчатые хижины, пограничные форпосты, поселенцев в одеждах из оленьих кож и раскрашенных дикарей».

Полностью же свои чувства в отношении этой повести Говард раскрыл в общении с Новелайп Прайс.

Боб начал рассказывать. Но он не ругал цивилизацию, напротив, он восхвалял простые вещи, к вторые цивилизация дает: возможность по стоять на углу, поговорить с друзьями, прогуляться под теплыми лучами солнца б сопровождении верного пса, собирать кактусы вместе с любимой девушкой.

(...)

Я продал Райту похожую вещь несколько месяцев назад.— Он повернулся и посмотрел на меня. В глазах его горел огонь.— Я чертовски удивлен, что он ее взял. Она отличается от других моих историй о Конане... никакого секса... только мужчины, сражающиеся против дикости и зверства, готовых их поглотить. Я хочу, чтобы ты ее прочитала, когда она выйдет. Она полна важных мелочей, присущих цивилизации, мелочей, благодаря которым люди считают, что ради цивилизации стоит жить и умирать.

(...)

Он был так возбужден, потому что это была повесть о его стране, и эту повесть принял издатель! Бобу хотелось написать о своей родине, и не заурядную историю о Диком Западе с ковбоями и перестрелками, хотя кто знает, возможно, подобные книги еще была нужны. Нет, его душа стремилась выразить нечто большее! Поведать простым языком о трудной судьбе первопоселенцев, вынужденных сражаться с варварским народом... Роман, описывающий страх пионеров, пытавшихся создать новую жизнь, и страх индейцев, пытавшихся спасти обреченную страну, стая бы лучшим романом об американском юго-западе.

(...)

Я попробовал написать эту повесть, чтобы посмотреть, что с ней станет делать Райт. Я боялся, что он не возьмет, но он взял! Господи, он взял!

Многие исследователи творчества Говарда считают «За Черной рекой» его лучшим произведением, заключающим в себе сущность его философии: «Варварство — естественное состояние человечества... Цивилизация неестественна. Это каприз обстоятельств. А варварство всегда торжествует в итоге». Действительно, все персонажи, не являющиеся варварами, находят в повести свою смерть: первым примером, конечно, является купец Тиберий, в миниатюре воплощающий в себе упадок цивилизации; он изображен с явным презрением, как человек, не желающий приспособить свои цивилизованные привычки к жизни у границы. Но даже лесорубы, родившиеся среди цивилизации, но вынужденные прожить всю свою жизнь в диком краю, не в силах на что-либо надеяться: «Изначально дети цивилизации, аквилонцы вернулись к полуварварскому состоянию в силу обстоятельств, в то время как Конан был прямым потомком тысячи поколений варваров. Они приобрели повадки дикаря со временем — он обладал ими с рождения. Он выделялся среди них гибкостью и отточенностью движений. И если аквилонцы были сродни волкам, то сам Конан — тигру». Из-за этого погибли жители пограничья Балтус и Валанн, и гений Говарда не стал жертвовать повестью ради обычных традиций жанра.