И вновь поведение киммерийца разительно переменилось. У него вырвалось сдавленное проклятие, он стремительно шарахнулся прочь, а нож и топор, блеснув в полумраке, мгновенно оказались в руках… Некоторое время он стоял так, словно статуя, запечатлевшая свирепую угрозу… Потом вытянул шею, заглядывая через порог. В большой естественной полости по ту сторону двери было темней, чем в туннеле. Мрак нарушало лишь слабое свечение, испускавшееся огромным самоцветом, что покоился на маленькой подставке из слоновой кости в середине эбенового стола.

Кругом стола молча и неподвижно сидело несколько человек. Их-то темные силуэты и заставили киммерийца отшатнуться.

Он подождал, но никто не пошевелился, никто не повернул к нему голову…

— Эй! — окликнул он хрипло.— Вы что тут, перепились?

Ответа не последовало. Киммериец был вообще-то не робкого десятка, но тут ему стало очень не по себе.

— Хоть вином бы угостили, что ли,— проворчал он. Странная и неловкая ситуация, в которую он угодил, сердила его.— Видит Кром, не очень-то ласково вы встречаете человека, который когда-то принадлежат к вашему братству! А не думаете вы, что…

Его голос постепенно смолк. Он стоял и смотрел на странные темные фигуры, замершие кругом просторного эбенового стола.

— А они не пьяные,— пробормотал он затем,— И это не пирушка. Кром! Что же тут происходит?

И киммериец шагнул через порог… А в следующий миг он уже отчаянно сражался за свою жизнь, потому что его горло стиснули незримые, но убийственно сильные пальцы. 

Изящным пальчиком ноги Белиза перевернула морскую раковину и про себя сравнила ее нежно-розовую изнанку с рассветом, что разгорается в тумане над побережьем… Сейчас, впрочем, был не рассвет, хотя солнце взошло не так уж давно, и легкие жемчужно-серые облака, скользившие по волнам, рассеялись еще не вполне.

Белиза подняла благородно вылепленную головку и огляделась. Все здесь было чужим ей до отвращения. И тоскливо-знакомым до последней детали. Оттуда, где она стояла, до тихо плескавшихся волн залегли буровато-желтые пески, а дальше до самого горизонта простирались океанские воды. Белиза стояла на южной стороне обширного лукоморья. К югу берег поднимался, и его венчал невысокий хребет, мысом вдававшийся в море. Белиза знала, что оттуда, с высоты, можно окинуть взглядом неизмеримый простор — на юг, на север, на запад-

Безучастно обернувшись в сторону суши, она еще раз оглядела крепость, весь этот последний год служившую ей обиталищем. На фоне жемчужно-лазурного утреннего неба реял ало-золотой флаг. Вид родового символа не пробудил в сердце девушки никаких чувств, притом что этому флагу доводилось не единожды реять над полями кровопролитных битв далеко на юге. Белиза различала фигурки людей, трудившихся в садах и на полях, что теснились около крепости. Казалось, обработанные угодья жались к деревянному укреплению, всемерно сторонясь темной полосы леса, окаймлявшей расчищенное пространство. Лес тянулся на восток, север и юг так далеко, как мог охватить глаз. Белиза боялась его — как, впрочем, и все остальные в маленьком поселении. И это был отнюдь не беспочвенный страх. Под шепчущим лесным пологом таилась смерть. Смерть стремительная и внезапная, медленная и ужасная… таящаяся, раскрашенная, не ведающая ни усталости, ни милосердия.

Вздохнув, Белиза медленно и без внятной цели направилась к краю воды. Дни ее жизни тянулись один за другим, похожие, как близнецы. Большие города и придворное веселье — все это существовало где-то в другом мире, за тысячи миль отсюда, за тысячи лет… В который уже раз Белиза принялась тщетно гадать о причине, способной погнать зингарского графа с чадами и домочадцами на это дикое побережье, способной заставить его променять замок предков на бревенчатую развалюху…

За спиной послышался мягкий топоток торопливых босых ног, и глаза девушки потеплели. К ней через невысокую дюну бежала голенькая девочка. С худого тела каплями стекала вода, льняные волосы облепили головку, глаза возбужденно округлились.

— Госпожа Белиза! — прокричала она по-зингарски с мягким офирским акцентом.— Ой, госпожа Белиза, там такое!..

Задыхаясь после быстрого бега, она тщетно пыталась выговорить нечто более вразумительное и лишь размахивала руками. Улыбнувшись, Белиза обняла девочку, нимало не смущаясь, что ее шелковое платье может напитаться влагой от льнущего к ней мокрого, теплого детского тельца. Здесь, в своем вынужденном отшельничестве, она обратила всю природную нежность и доброту души на это маленькое и жалкое существо, которое во время путешествия сюда с юга Белизе довелось отнять у жестокого и бессердечного хозяина. Юная служаночка, ожившая в добрых руках, стала ее утешением.

— Что же там такое, Тина? — спросила она,— Отдышись, малышка, и говори толком!

— Корабль!..— прокричала девочка, указывая на юг.— Я плавала в пруду, оставшемся после прилива, по ту сторону мыса, и вдруг увидела его! Он идет с юга прямо сюда!..

И, вся трепеща, она робко потянула госпожу за руку. У Белизы у самой сердце застучало быстрее при мысли о неведомом посетителе. Со дня прибытия на это безлюдное побережье они так редко видели новые лица…

Тина помчалась впереди хозяйки по желтым пескам, обегая лужи, оставленные отливом в низменных местах. Когда они поднялись на самый верх мыса, Тина остановилась и замерла — тоненькая фигурка, белевшая на фоне прояснившегося неба. Ветер бросал влажные льняные волосы ей в лицо, худенькая вытянутая рука указывала вдаль.