Или с дипломатией подождать до моих коронации и елеопомазания, когда я смогу со спокойной совестью именовать себя «Божьей милостью…», а ее — «Дорогая сестра»?

А Гриня снова пропал с глаз. Сам. Я даже подозреваю, с кем пропал. Ходил там один мастеровой по замковому двору как в воду опущенный. Ревнует жену, а в драку лезть не смеет.

После моего окрика компания за столом стала вести себя тише, а то и вовсе, прихватив кувшинчик, по двое испаряться в двери, стараясь при этом стать незаметными.

Аиноа справилась со смущением и уже не скрывала лицо в ладонях, да и дышать стала ровнее.

— Ваш шут всегда такой грубый, ваше величество?

— На то он и шут, — ответил я с философской ленцой. — Но не все так очевидно, как кажется, ма шер и . За этой грубой вывеской скрывается величайший поэт нашего времени.

— Так уж и величайший? — не поверила мне девушка.

— Я ему обещал в течение года издать книгу его стихов. Вы будете первой, кто получит эту книгу с его автографом и посвящением лично вам, я позабочусь. Ваши потомки будут этой книгой гордиться.

— Странные вещи вы говорите, ваше величество.

— Удивляюсь я, как же вы со столь тонкой и трепетной организацией души общаетесь со своими латниками, шевальересс, — не удержался я от подколки.

— Мои латники при мне не употребляют таких слов, — гордо заявила рыцарственная девушка.

— А на смотре они ставили ваш шатер далеко на отшибе от остального лагеря? Чем мотивировали?

— Тем, что там стал плохим воздух.

— Что сказать? Молодцы они у вас. Кстати, почему их нет радом с вами?

— По своим хуторам хозяйством занимаются. Со мной только паж. Мне достаточно.

— И вам не страшно так разъезжать по округе? Фактически в одиночку.

— А кого мне бояться на своей земле или земле своего отца? К тому же мой лук и стрелы всегда со мной.

— Хотел бы я посмотреть на вас в деле.

— Ваше величество, пока я еще сама себе хозяйка, осмелюсь до того, как принесу вам вассальные клятвы, пока еще мы на равных, как сеньоры, пригласить вас к себе на охоту в горы. Тут недалеко. Тут все недалеко.

— Кто на кого будет охотиться? Вы на меня или я на вас. — У меня появилась снова тема для флирта.

— Нет, ваше величество. Мы оба будем охотиться на лань. Надо же чем-то кормить такую ораву в шато. — И прямо посмотрела мне в глаза.

Верю, верю… На лань так на лань. Хотя сама Аиноа своим гибким станом и миндалевидными глазами — карими в фиолетинку, очень и очень похожа на грациозную телку лани. Возможно, все эти мои скабрезные мысли «про телку» столь явно проявились на моем лице, что не остались безнаказанными.

— А при случае можно и козла завалить, — продолжила свою речь шевальересс, все так же невинно и прямо смотря мне в глаза.

— Какого козла? — вырвалось у меня непроизвольно.

— Горного. Круторогого такого.

И она сделала несколько круговых вращений ладонью рядом со своим виском.

Ай да девонька! Один — ноль в ее пользу в словесных кружевах.

Чую, что шевальересс надо мной просто издевается. Умно, тонко и хрен подкопаешься к двусмысленности. Расслабился я тут на простых бабах. А эта штучка феодальная, прежде чем дать, все мозги затрахает.

Ладно. Не очень-то и хотелось. У меня своя Ленка есть в восемнадцати километрах всего. Проста и безотказна как трехлинейная винтовка. Чтобы ее в койку уложить, не надо мне никаких особых танцев с бубнами.

— А вы, шевальересс, очень чисто говорите на эускара, откуда такие знания? — поменял я тему.

— Бабушка, — коротко ответила девушка.

— И писать по-васконски умеете?

— Да, ваше величество, но…

— Что «но»?

— Это вряд ли можно назвать грамотностью, по сравнению с кастильяно. Я уже не говорю об окситане.

— Почему такое уныние?

— Просто каждый пишет на народном языке, как ему вздумается; нет правил, нет грамматики. Общее только одно — латинский алфавит. Поняли твою записку и… слава богу.

— Вы любите свой народ?

— А что, есть люди, которые не любят свой народ? — удивленно ответила девушка.

— Ваш отец, например.

— Не судите его строго, ваше величество, ему часто пеняли на турнирах, что наш род не имеет чести, так как с легкостью меняет государей, держась за этот кусок старой римской дороги, который ни объехать ни обойти. Все эти железные горшки, — она обвела рукой трофеи на стенах, — когда-то венчали глупые головы насмешников. Двое из них на турнире отдали богу душу.